Артур Аршакуни - Первичность ощущений. Песни, стихи и сказки

Антуан Нонсенс в это время кормил крошками хлеба воробья с перебитым крылом, которого отнял у мальчишек вчера перед домом. Потом он пододвинул поближе блюдечко с водой, посмотрел, как воробьишка пьет, и улыбнулся, хотя глаза у него были печальные и серьезные.

– Брось птицу, когда я с тобой разговариваю! Чего молчишь? – продолжала неумолимая Бегония.

– Ну, посуди сама, дорогая, – сказал ей Антуан Нонсенс, – живем мы с тобой неплохо, с голоду не помираем, вон даже крыша над головой есть, а ведь у этих бедняг – ничего!

– Скажешь тоже! – возмутилась Бегония. – Да мы с тобой скоро по миру пойдем из-за твоей щедрости. Вон, гляди-гляди: полхлеба птице скормил, есть нечего, и ведро последнее прохудилось!

– Но у меня есть ты, и я тебя люблю, – ответил ей Антуан Нонсенс.

Бегония уперла было руки в бока и открыла рот, но тут в дверь застучали стражники и громким голосом объявили, что поэт Антуан Нонсенс по высочайшему повелению немедленно вызывается в Королевский Замок для участия в конкурсе на лучшее стихотворение в честь Ее величества королевы Амальгамы.

– Благодарю вас, но в данную минуту я занят, – ответил, поклонившись, Антуан Нонсенс и показал на воробья: – Видите, бедняга нуждается в помощи.

– Ха! – сказал начальник стражи Принципон и почесал свой розовый нос. – Ты отказываешься подчиниться повелению Ее величества из-за этой глупой птицы?

Принципон ударил саблей по блюдечку и разбил его.

– Поэтом можешь ты не быть, – сказал он, – но в Замок я тебя доставлю, – и скомандовал: – Стража, взять его!

– Подождите, подождите! – крикнула Бегония. – Он пойдет, не слушайте его, дурака! Вот только наденет чистую рубашку… Антуан, ты слышишь!

Принципон с лязгом вернул саблю в ножны.

Антуан Нонсенс молчал, глядя на прыгавшего у разбитого блюдечка воробья.

– Идь-ди! Идь-ди! – чирикнул вдруг воробей.

Что он сказал? Неужели ему послышалось?

– Идь-ди! – еще раз крикнул воробей и шевельнул перебитым крылом.

– Ах ты, птица, птица, – пробормотал Антуан Нонсенс, надел новую рубашку, поцеловал жену, шагнул к выходу.

– Куда ж ты? – спросил он у Бегонии, которая, пропустив стражников, вышла следом.

Бегония вздохнула.

– К соседке, за блюдечком… Птице-то пить захочется… Ладно, ладно, – заворчала она, утирая слезы краем передника, – иди, чего уж там…

2

Стража привела Антуана Нонсенса в Королевский Замок, где в большом зале с колоннами и хрустальными люстрами был собран весь поэтический цвет Тяпляпляндии. Присутствовали здесь все министры кабинета, Государственный Аппарат, королевская свита… Вообще, болельщиков было много. Одним словом, полный аншлаг.

Поэты были все как на подбор: бледные, с горящими глазами, взъерошенными волосами, с исписанными листками в руках… Страсти накалялись; болельщики заключали пари, а дамы улыбались своим любимцам, бросали им ощипанные от хризантем лепестки и часто обмахивались веерами. Жюри во главе с Главным Критиком Кляузиусом с трудом удалось успокоить присутствующих.

И вот Главный распорядитель Королевского Замка Террариум стукнул в пол палкой с набалдашником, выкрашенной под бронзу, запели фанфары, за окном грянула мортира, де Триоль взмахнул музыкантам палочкой – и под звуки своего любимого произведения – народных частушек в темпе менуэта – в зал вошла королева Амальгама. Она была просто очаровательна в эту минуту: прямые золотистые волосики спадали на лобик, увенчанный короной; носик торжественно тянул за собой остальные части личика, а пухлая ручка нежно держала тридцатидвухкилограммовый шар из чистого золота – символ королевской власти в Тяпляпляндии.

Она села на трон и милостиво улыбнулась присутствующим, открывая праздник. Пары закружились в танце, стараясь на счет «раз» не наступить партнеру на ногу, на счет «два» – удержать равновесие, а на счет «три» – не дать наступить на ногу себе. Королева Амальгама повернула голову влево и закрыла глаза. Этим тотчас воспользовался Главный Художник Размазини и стал создавать триптих «Королева Амальгама слушает заключительные строки произведения, занявшего первое место на поэтическом конкурсе имени королевы Амальгамы».

Наконец, королева Амальгама открыла глаза и еще раз улыбнулась. Музыка стихла; конкурс начался.

Первым выступил поэт Дрозофилл. Он упал перед королевой Амальгамой на одной колено, откинул назад прядь волос со лба и пропел:

Раздался шквал аплодисментов. Пока жюри совещалось, Главный Распорядитель Террариум показал зрителям наиболее эффектные места выступления Дрозофилла в замедленном повторе с разных точек зрения.

– 5,6! – объявил затем Кляузиус. – 5,8 за артистичность!

Следующим выступал поэт Монпегас. Он закружился в воображаемом вальсе по залу и, притоптывая в такт ногой по паркету, продекламировал:

Окончил он эффектным прыжком в три с половиной оборота, приземлился на колени, проскользил по паркету до трона и замер.

– Браво! – засвистели дамы.

– 5,7! – объявил Кляузиус. – 5,9 за артистичность!

Следующим выступил иностранный поэт-модернист Декольтини. Он дождался абсолютной тишины, затрепетал, стал белее хризантемы в петлице и, вращая глазами, страстно произнес:

Тут Декольтини встал на четвереньки и быстро-быстро полез под кружевные юбки королевы Амальгамы. Что началось в зале! Дамы от счастья падали в обморок, министры пихали друг друга в бок кулаками, а Главный Художник Размазини даже сломал свои кисти при виде такой потрясающей композиции.

Декольтини с трудом оттащили от королевы Амальгамы. Она ободряюще улыбнулась ему.

– 6,0! – объявил Кляузиус. – 5,8 за артистичность

Овация продолжалась до тех пор, пока не выступили вперед Жеглине и Неглиже – два поэта, которые писали по очереди, а платили им за двоих. Жеглине встал в одном конце зала, а Неглиже – в другом.