Наталья Метелица - Нет мне жизни в чуть-чуть и по капле. Стихи разных лет

И шторы звездные напротив,
И поцелованы глаза —
Рассвет всегда меня находит
Всесущим хохотом ферзя!

Бузят в часах невинно стрелки,
И вопиет мой вопль в груди!
А если друг, безбожник меткий,
Однажды не придет будить?!

Когда б тебя не знала я
В огромном сне людей,
Скиталась бы вокзалами
Средь чехорды путей.

Смеялись бы отчаянно
Чужие поезда.
А под мостом качалась бы
Чужая высота.

(Высоким людям людно
Высокое найти.
«Остановите Судный!» —
К любимому сойти.)

Пошла бы мучить Космос,
Ища себе приют.
Хватала бы за космы
Кометы – пусть ведут!

И сотни жизней вечных
Искала бы тебя!
И выдоила б Млечный —
Чтоб на Земле судьба.

И как же это здорово,
Когда гудит мороз,
Что рядом наши головы
И влажный добрый нос
У нашего сопящего
Любимого кота.
Как будто счастью нашему
С кометы – полхвоста!

Вчерашним умом не мудреешь. Посажен. Откопан.
И выводы, будто плоды, сведены к закромам.
А после приходит другой – как бы рядом иль около,
И даже в тебе. Целиком или – лишь пополам.

Но ум не нашел для себя защищающей мысли,
Что это случалось. Не раз. И не два. В голый нерв
Врезались зубами голодные, грязные крысы,
Лишенные совести – или хотя бы манер.

Вчерашним умом не сказать себе: хватит иллюзий,
Надежд, что пришедший другой – только выпавший снег,
Не знавший еще ни плевков, ни двуногого груза,
Когда тот двуногий по сути едва человек.

И веришь, что будет иначе. Иное молчанье.
Его объясненье. Ему поворот в целый круг.
И крик! Но другой! И другие ладони в начало,
Что станет концом – для души и доверчивых рук.

Но это потом. А пока ты стогласная радость.
Стоглазая – видеть, сторукая – то обнимать.
Того! Для кого твоя память навеки терялась,
Чтоб всех до него – не прощенных – почти забывать.

Пришедший, зачем ты такой? В простоте недомыслий.
В изломе законченных форм и согласии швов.
Мне весь непонятный. Мне – той, что еще не догрызли.
И той, что рождалась 7 раз, – ожидая любовь.

Ты мой порог. Откуда доля
Моя ведет свои шаги,
Роняя по пути стихи
И выпекая пироги,
Когда жена я —
как на воле.

Я женщина всегда тебе!
В разорванных стихах бессочных,
В наряде белом —
и порочных,
И нараспашку —
и в себе.

Ты мой порог. Сюда дорога
Моя приходит собирать
Цветы, проросшие в тетрадь,
И крошки —
птицам пировать,
Чтобы с ними ждать неодиноко.

И я не знаю, чем полней
Вселенная из птичьей выси:
Кричащей глоткой жадной жизни —
Иль шепотом ночных полей?..

Столбом задел. Сказал, такая ласка.
И даже б хлыст был милосердней тут.
Упала перебитая савраска.
А ты со свистом продолжал свой путь.

Шел пустотой. Легко и беззаботно.
Ничто не шевелило мозг внутри.
Такое счастье, если идиотом
Придумана не голова, а три!

Всё по пути дразнило вечным летом.
Октябрь пока игрался в поддавки.
Но незаметно собирало где-то
Ненастье злые ветры в кулаки.

Ты начал спотыкаться, удивляясь.
Вставал. Свистел. Бежал – и падал вновь.
И реже становились листья в вальсе,
И медленней черёд твоих шагов.

А ветер разгонял столбы из пыли,
Высасывал в нее дурную гниль!
И вот уже шаги почти застыли.
И даже волочиться – труд… Без сил
Лежал среди дороги неприметно.
Вернуть бы той савраске свой поклон.
Но трижды плачь – лишь слаще для поэта,
Но горестнее, если ты – не он,
А сброшенный с той высоты надменной,
В которой натянул свой потолок,
И, каждого поставив на колени,
На небе у себя и бес, и бог!..

А выше – восходило людям солнце!
Рождалась следом новая весна.
И вот савраска снова в мир несется,
Да с человеком – значит, не одна!

Залечены предательские язвы.
Ногавки защищают ее след,
Вальтрап расшит и нежен. Путь указан —
Над бойней человеческой лететь!

Но там, где ты остался, бездыханный,
Душа твоя, стесненная мирком,
Смотрела вслед чужой любви… И раны
Твои не сохли —
Плакали стыдом.

Вчера не в счет. Ушла печаль в дорогу —
Искать сердца, готовые страдать.
Рассада муки подросла в острогах
И выдавила стены. Благодать
Явила свое имя в криках воли,
Рассвет сошел с ума от ярких снов!
И только память чем-то недовольна,
Как будто ты ее понять готов.

Вчера не в счет. Сегодня новый выстрел,
И шов, и бинт, и выстиранный мир.
Я не актер – и даже не актриса,
Которой ты поклонник и сатир.

А женщина не в счет?.. Какое право
У женщины в страданиях любить?
И птицей быть – безрукой и безглавой,
А все-таки над памятью парить…

Забыть вчера? Как будто не ломалось,
Не разбивалась вдребезги заря…
И вместе с кожей стянута усталость,
Вчерашнее свое благодаря.

Там только шрам. Даже красивый. Гляди.
Будто зверь любимый случайно задел. Зализал потом. Умер.
Раны сплелись в весенние цветы.
Как-то даже и не к лицу: цветы – на дуре,
Что не верила, что будет так.
Снова ходила босиком по дому.
Душа без шарфа. Чисто на губах.
Доверяла первобытному и живому.

И притаился. Ждал… Когда совсем ручная.
Когда мои руки кормят – чтобы из твоих есть.
А потом будто и не было ни конца, ни начала.
Не было. Не будет. И даже не «сейчас» и не «здесь».

Потому что если поверить в реальность,
То никакой шарф не укроет, носки не согреют.
И я даже не плакала. До слез смеялась.
Все цветы не весне – суховею.

Уже иначе губы ищут радость,
Улыбкой расплываясь на лице,
И если ждать – то по привычке гадость
От лицемера или подлеца.

Надежда уж наивности стыдится,
И, скинув ризу веры от потерь,
Она летит как раненая птица,
Освобожденная от всяких вер.

Любовь не знает постоянства страсти —
Меняется, как платья в летний зной.
Кипи, июль! Я рада одеваться
В другое платье – для души покрой.

Прохожий удивится очертаньям
Когда-то слишком юного лица,
И платье смять захочет на диване
Очередной во званьи подлеца.