Наталья Метелица - Нет мне жизни в чуть-чуть и по капле. Стихи разных лет

Не повторяй сложившееся праздно
В устах других людей!.. Словесный кляп
Заткнет на время душу, – ежечасно
Казня ее наивность, как сатрап,
И обучая ремеслу сверхчувства,
Поднявшегося над больным нутром, —
Не замечать, когда чужой Прокрустом
Тебя изрежет по частям!.. Вдвоем
В сложеньи станешь равная чужому!
И, уподобив естество твое
Себе, любимому, как интерьером в доме
Служить поставит, в эту ложь влюблен!

А ты теперь, словами обесчестен,
Мне в душу затыкаешь слово вновь —
Чтоб вынуть перерезанной… повесить…
И научить смеяться средь скотов?!

Соткать себе из тысячи предательств
Броню бесчувствия, неверия в слова!
И, обрывая этот белый танец,
Сама себе и страсть, и голова!

По этой кромке треснутого завтра
С обрывками вчерашних полудел,
Иду к тебе – влюбленная, богата
Любовью, за которой всяк предел
Перерастает грани вечных истин,
Всевышнего Начала и Конца,
И звезды обрываются, как листья,
Успевшие влюбиться в свет лица.

Я в этом свете сожжена до сути
И вновь рождаюсь во вселенском вне —
Внутри себя такая, как все люди,
И та – кто ярче для тебя во мне,
Теплее и любимее средь ночи,
Где столько раз подругами убит,
Ждал мое сердце, поцелуи, почерк,
Которым вся моя любовь болит!

И будет так – покуда эта правда
Не возомнит себя любви умней,
Ведь гордецу лишь он и есть отрада
В подобострастии других людей.

Как уберечь любовь от самомнений,
Когда пределам нету новых сил?
И кто черней – не знающий горений
Иль полюбивший, кто затем —
убил?!

В твоих руках весь мир – моей печали,
Моих надежд и радостей простых.
Твои ладони яростно держали
Безумный бег ретивых вороных!

Неслась судьба – разбиться под откосом,
Где раньше жил то праздник, то мечта.
И в одночасье вырезали розы,
И выстлана шипами высота.

И падать мне!.. – в распластанную душу
Вгонять по горло ядовитый шип.
И больше мне никто уже не нужен.
И мной никто – не в дикий рёв, ни в хрип…

И только ты, – ладони искровавив, —
Держал безумный бег моей судьбы,
Чтобы на радость чьей-нибудь забаве
Не выпала из рук твоих!.. Шипы
Вытягивали языки резные,
Слюною исходила смерть на дне, —
Ты через раны, колото-сквозные,
Жизнь данью отдавал, – спасая мне.

Мне твой смех – точно россыпь в поле.
Пахнет летом. Парит звездой.
Я забыла, что нынче гастроли
У осенней поры. Листьев зной
Заливал мою душу напрасно —
Всё тебе: и внимающий слух,
и распахнутый взгляд кареглазый,
и душа – из протянутых рук!

Вся тебе: в летнем ситцево-юном —
И в блистательном шике мадам,
Чьи морщинки дрожат, словно струны,
Что рассыпали листья к ногам.

Вошел как миг. Остался получасом.
Запомнился, как первая любовь.
Свет рассекал усталый плен паласа.
И аромат чарующих духов
Бродил по дому… Одинокий запах
Искал себя в скучающей груди.
Вечерний сумрак на кошачьих лапах
Лизал твои ушедшие следы.

И возвращался – в обреченной воле.
Лежал у моих ног мне верный мир.
Безрадостный, но и такой довольный
Простору суммой черных дыр…

Пустой декабрьский свет. Разломанные звезды
Искрошены до псевдобытия.
Не существуем… Взорванные Осты
И Весты обожженные… И я —
Как свет пустой пустого небосклона.
Предновогодних ожиданий блеф.
Минутная – межгодовая – зона.
Желание. Бокалов пьяный зев.

И веришь в эту сладкую минуту,
Что сбудется за новою чертой.
И я тебя то вспомню, то забуду,
Как прошлый год – потерями пустой…

Не заставляй меня разлюбить этот дождь,
Которым пахнут твои волосы, глаза и губы;
Разлюбить этот холод – сквозь дверь протыкающий нож
Тело, душу, согретое сердцем вино… Я забуду
Потом навсегда аромат ноября, где есть ты,
Сколько чисел, часов и минут в каждом месяце года.
Свечи будут стоять с того месяца – бледность в цветы —
Восковой смертной маской любви, где кого-то и кто-то
Разлюбил навсегда, – как не любят всё то, из чего вырос дух.
Перерос. Посмотрел на былое влеченье.
Удивился… и в памяти добрых потуг
Поискал. Ничего… Пустота и забвенье.

И потом ноябрем будет снова реветь мокрый холод,
Косяки всех дверей поистычет наточенный нож,
А я дождь полюбить не смогу. Одинокое золото
Упадет. Загниет. Тем и будет ноябрь мне хорош…
Только мой. Одинокий стареющий недруг,
Чья погибель и радует, и ворует в войне ее вкус
Без противника. И в рисунках калеченых веток
Я прочту безразличие.
Сразу и наизусть.

То слишком много, то постимся порознь.
И неизвестно, что порою лучше:
Когда любовь хранят в разлуке души —
Или под крышей убивают, ссорясь…

Будто вылезешь дать ему душу,
Будто сможешь поверить опять —
А он вынет улитку наружу
И оставит ее умирать.

И последнею мыслью тщедушной
Шевельнется догадка о том,
Что я слишком хотела послушных,
Чтобы их не считать королем.

Что улитка хотела царицей,
Нет, не пушкинской, – просто царить,
Не умея на мертвой странице
Человеческим сердцем любить…

Вручена тебе как беспомощное чудо.
Наказание. Пытка горячая.
Как чашка чая, прОлитая на колени
Среди холода зимней простуды
неловкостью при раздаче.

И там ничего не остается выпить.
Только болеть будет долго… Язвительно.
Я возненавижу свои руки, любимые прежде тобой.
И, исчезая ночной, опоздавшею выпью*,
расплету по строчке косы любимого свитера.

И закончусь на последней петле
Пустотой изношенной радости,
Тепла невозможного и колючего прямо по середине зимы.
В неизбывной беззвезной мгле
шоколадной радости.

И больше меня не будет. Нигде.
Никогда. И нисколечко.
Мучить тебя ничто не будет: ни кипяток страсти рассерженной,
Ни лед безразличия,
Ни другая причуда
любви из январских иголочек.

И тогда ты поймешь, что свободен
свободою смертной, весенней и длинной.