Наталья Метелица - Нет мне жизни в чуть-чуть и по капле. Стихи разных лет

Прощай! Под эрами сутулясь,
я зачерствею черным сном,
чтобы однажды сны проснулись
Живым —
не каменным —
Цветком!

Из невозможного рождаются миры.
Посмевший верить в дерзновенье чуда
Там разжигает звонкие костры,
Где нет ни воздуха, ни искры на минуту.

Там льет дождем, где не бывает туч,
И там целует, где не знают ласки,
И даже между чудом, так – на случай,
Изучит итальянский и испанский.

И жарче кровь костра, и мягче дождь,
И поцелуев дрожь на струнной шее
Больнее до экстаза!
Когда нож
Не ранит – убивает двух
и сразу,

Когда иначе невозможно жить
Им – разлучённо душами, губами!
И вновь из невозможности творить
Свои миры – и верить в это пламя!

Я верю в это чудо! Ты со мной?
Браслеты обжигают раны танца.
Так звонко здесь! Целуй губами зной,
Чтоб никогда душой не обжигаться.

Ненадолго. На зИму – и только
Заглянула к тебе с пирогом.
Выпьем чай, где лимонная долька
Улыбается солнечным днем!

Поболтаем коротенькой встречей,
Меж глотков о своем помолчав, —
Пока вьюга холодной картечью
Защищает дебош своих прав.

Ненадолго. До крошек десерта
И пожухлой улыбки на дне.
За порогом – весна как лето!
Мне пора. Отогреться в весне!

Ненадолго! Вот кончится лето,
Отцветет и осенний букет, —
И приду поболтать о секретном.
Ненадолго. Зима – и десерт.

Нам ведь долго нельзя. Вдохновенье
Не приходит с визитом на жизнь!
Убегаю! А стихотворенье
Можешь выслать в West End или Ritz.

Время не оспа – прививку не сделать.
Встретились.
Здравствуй.
Укол.
Сколько прошло? Пять или девять?
Двадцать! Сказал.
Вспорол.

Да. Ну конечно. Забыть успела.
Плетью бы высечь счет!
Встречам учусь, как осанке для тела,
Если всё ниже гнет.

И расставаньям учиться бы надо —
Словно прыжок вперед.
Вскрыла. Зашила.
Обиделась.
Рада.
Здравствуй, еще один год!

Время не оспа. Прививку не сделать.
Переболеть – до Сна.
Сколько прошло? – Помолодела!
В время свое влюблена!

А я просто – зашла и вышла.
Мне твой дом – сто ночей без лун.
Разломали кобылы дышло,
Когда мимо бежал табун.

Ну а я чем кобылы хуже?
Может, фризская даже – в рост!
Ты считаешь, что – если с мужем,
То за счастье копыта и хвост?

Лишь бы был? Ишаком, ослом ли?
Да еще бы к ослице сбегАл?
(Будто вырос росток и сломлен,
Хотя дождь его месяц спасал!)

Не хотим мы расти – на гОре,
На потеху чужой души!
Чтобы жить потом в женском фольклоре —
И точить для мужей ножи?

Нет, не той мы породы-масти,
Чтобы дышло держало нас,
Может, бить ты кобыл и мастер,
Но сломать – ни умён, ни рукаст!

Я взяла немного дождя
И щепотку луча последнего.
Получилась любовь – но та,
Что не терпит чужого, третьего.

Я несла это чудо нежное
В твои руки мужские, грубые
Со своею наивной надеждою,
Что теперь я навеки лЮбая.

Посмотрел ты на чудо мокрое,
Посмотрел ты на чудо ясное —
И оставил ненужным, но около,
Потому что та – третья – согласная.

Нам теперь по разные стороны
Вдоль по выкошенной траве.
Были голуби – стали вороны
На распахнутой синеве.

Вам теперь коротать ваши ноченьки.
Вам, быть может, рожать сыновей.
А я просто осталась у Боженьки
Вопрошать, чем же я не милей.

С протухшим желаньем и похоть постится —
и рада…
когда без любви пресыщенье мозги заменяет —
и больше уже ничего от любимых изгибов
не надо,
и только собака под черным окном
ночью лает…
чужого унюхав в душе у хозяина
нервном…
и гонит чужих со двора, кто в постели
холодной
распнет чью-то жизнь
с чьим-то
мужем/
женою
неверной,
и станет та жизнь
словно смерть
нелюбимо-
свободной!..

Чужие глаза…
и чужое белье…
где-то в доллар…
дешевая ночь, где изменами ценится страсть…
и чья-то душа, выползая нагой
в коридоры,
ползет…
чтоб с ее высоты
не смотреть…
не упасть…

Не знать бы и лучше, как берег колючей осокой
оскалится по середине игры
«ты – мне муж, я – жена»…
И берег не пустит тонущего скорбью высокой,
супружеским ЛОЖем устлав
колыбельный сон
дна…

Сорвавшись с высоты, живая птица,
Еще живая, падала с небес.
Мне тоже суждено с тобой разбиться,
А впрочем, суждено и даже без.

Ты был мне друг. Сначала. До обманов,
Которыми взбивается постель,
Когда в нее укладываешь раны,
Но раны сердца, а не голых тел.

Ты говоришь, что любишь, – в полумраке,
Разрезанном горящею свечой.
А мне твоя квартира – как в бараке
Лежать с душой униженной, босой.

Вновь залечивать чьи-то болячки
То молитвою, то голышом —
Как возить в развалившейся тачке
Всякий хлам и металлолом.

А когда я устану как лошадь,
Подчищая чужие хвосты,
Вдруг пойму, что я с СОБСТВЕННОЙ ношей
Целый день в раскорячку на ты.

Она ждала. А в тишине глубокой
Шептало: – Эта женщина больна.
Больна любовью. Словно кто-то ноги
С руками поменял местами. Сна
Страшилась ночь. Порой казалось даже,
Что кто-то – чуждый – делал вдох её.
Словно душа с стоЛЕТНИМ – ЗИМНИМ- стажем
Устала в человеке… Вороньё
И то б, наверно, мучило иначе,
Чем человек, страстями наделён.
И снова ночь. И снова она плачет,
Себя собою кутая. Смешон
Любой поэт, кто б рифмовать пытался
Её страданье с славою своей!
Паяц и тот бы перестал кривляться,
Увидев тень среди других теней!

Но если рифма выразить не может
Любви, с которой женщина ОДНО,
То воплотит ли кто, умом дороже,
Как НЕНАВИДИТ женщина!.. Окно —
Словно взбесившаяся разом птица —
Бьет крыльями под завыванье зла.
Она ЖДАЛА. Мир сорок раз разбился —
И сорок воскресал.
Но… из стекла.

Потом вновь тишина. Далекий кто-то
Лелеял ветер у себя в гостях.
И дождь, разучивая три аккорда,
Рассказывал мужчине о тех снах,
Что недовидела, недоглядела где-то
Та любящая, что не лЮба здесь.
И разве может Муза для поэта
Стать той душой, что губит поэтесс?