Александр Лынник - Мой Гамлет. Стихи, проза

И пусть уходили они молодыми,
Жизнь не прожигали, они её жили.
Держали мгновение в прыжке и на взлёте
И риск превращали в простую работу…

Огней мириады рождаются где-то,
Века пролетают, стареют планеты,
А нас, как и прежде, манит бригантина
И Северный полюс дрейфующей льдиной.

Как солнца восход бесконечен и нужен
За нами другие пройдут зной и стужу,
Зачем это надо, никто не ответит.
Мы просто такие, мы взрослые дети…

Он бил наотмашь, прямо в центр нерва,
И очень просто ведал о простом,
Он наши души очищал от скверны
И бился правдой в кривду, как в бетон.

Так жил поэт среди других поэтов,
Летя в фатальный миг своей судьбы.
Дуэль без правил – правила Советов
Влепила в спину девять граммов лжи.

Вот он упал в костюме из сомненья.
Застыли мизансцена, люд и пир.
И, не дождавшись сцены погребенья,
Воскрес он вновь в безумный этот мир.

Воскрес актёром, другом и поэтом,
Воскрес святым, с распятою судьбой,
Воскрес, кем был, а кто бы мог при этом
Прийти опять, взорвав собой покой.

И по сей день меня терзает дата,
Когда рука поэта бросила перо,
Но по инерции секира супостата
Секла его правдивое чело:

– Ты диссидент, опасный государству,
Ты ложь бросал во вражий микрофон
Про церковь и кабак, тюрьму и пьянство
Под хрип, который выдавал за стон.

Пел про войну и горные стремнины,
Но сам не воевал, и в горы не ходил!
Побойтесь Бога, он был сам ВЕРШИНОЙ,
И всю войну сквозь сердце пропустил.

Его слова летели к нам с небес
Дождём из слёз на ссохшуюся ложь,
Спасая нас, и зря старался бес
Их совесть разменять на ржавый грош.

Шторма застыли в беге вертикальном,
Оборван парус, одинок причал,
И нёс его народ в гробу хрустальном,
И в первый раз он просто промолчал.

Молчали все, сливались поколенья,
Страна не верила, что он загнал коней.
Но вот Таганка встала на колени,
И вся Россия встала вслед за ней…

Облака не живут,
Если их прячет ночь.
Звёзды днём не живут,
Жизнь дарует им ночь.
От сумы и тюрьмы
Зарекаться грешно,
На канате судьбы
Многим не повезло.

Время всё перемелет,
Не остынет душа.
Кто гадает, кто верит,
Кто живет вне себя.
Жизнь не стоит учить,
Жизнь научит сама.
Как идти по пути,
Где есть свет и есть тьма.

Под контролем шаги
И про нас знают всё,
Мы идем по пути —
Кто наверх, кто на дно.
Нарушая табу,
Правду учат кнутом,
Ложь выносит поток,
Хоть подбито крыло.

Мироточит с небес
И мы с верой идём,
Что простят нас не здесь,
Это будет потом.
Нас не надо учить,
Жизнь научит сама,
Как идти по пути,
Где есть свет и есть тьма.

Он на пляже не тронет барсетки,
И глаза в кошелёк не скосит,
Для него миллионы – конфетки,
Миллиарды – его аппетит.

В Кабардинке другого вор сорта,
Не домушник он и не щипач,
Даже александрийского форта
Не стыдится тот тёртый калач.

Не найти кабардинского вора,
Он в недвижимость вложил себя,
Превратившись в дворцы и хоромы,
Он стоит исполином дерьма.

Если б нефть говорить бы могла,
Если б газ тайну вслух нам поведал,
Раскраснелись бы эти дома,
Прокуроры б лишились обеда.

А кругом, как грибы после ливня,
Крыши ветхие простолюдинов,
Но за эти дома мне не стыдно,
Стыдно мне за дома властелинов.

Дороги судьбы – твердь и пламень, и радость, и слёзы,
И каждый идёт в этой жизни своею тропой.
И с этой дороги сойти и свернуть невозможно,
Пока видишь небо и солнце над грешной землёй.

Ни дьявол, ни Бог, ни удача, ни страх и ни случай,
Ни вера, ни подлость, ни страсть, ни закон, ни запой, —
Ничто не поможет нам, сколько ты душу не мучай,
На этой тернистой дороге увидеть покой.

И если, расставшись с собой, как с оборванным криком,
Ты падаешь в пропасть с табличкой на шее «изгой»,
Расправь крылья жизни в падении мрачном и диком,
Пусть даже лохмотьями стали они за спиной.

И пусть нам судьбою нечестно отмерено в жизни,
Пока бьётся пульс, свет в глазах и тепло на губах,
Мы этой дорогой надеемся, видим и дышим
И ей не изменим, пока не истлеет наш прах…

Во мне снова двое: Я и Он…
И рвут они душу с двух сторон,
Cцепились, будто цепные псы…
А сердце одно, в общей груди.

И воя надсадно, оскалив клыки,
Хватают друг друга за вены-клубки,
И выльется кровушки в землю сполна,
И оба напьются и зла и добра…

В бессмысленной бойне живут и вражде,
И только в беде спят в одной конуре,
Друг другу тепло отдают в холода,
И кормят друг друга с ладони любя…

Во мне снова двое: Он и Я
И я их терплю, а они меня…

Идём, растянувшись пологой дугой,
Зовёт нас вершины загадочный лик,
Рискуем мы всем, чтобы тронуть рукой
Истерзанный дикими вЕтрами пик.

Прочнее страховки лишь друга рука,
И это для гор – не формальный закон,
Он в силах поднять из глубин ледника,
Он нам помогает пройти через склон.

Мы молча шли кверху в жилище ветров,
Твердя про себя, что мы все, как один,
Мы все были связаны общей судьбой,
Когда по страховке скользил карабин.

И не было мыслей иных, кроме той,
Которая нас заманила сюда,
Наверх, где ветрами нарушен покой,
Где ниже висит облаков седина.

Мы столько прошли среди снега и скал,
В промёрзшие пальцы друг друга дыша,
В награду за это – лавины оскал,
Чуть дрогнув, с вершины пошел не спеша.

Лавина идёт! Лавина идёт!
Спасения нет, от нее не уйти,
И лёд на куски, и камень в песок,
И сердце отчаянно бьётся в груди.
Лавина идёт! Лавина идёт!
Все судьбы сметая, круша всех и вся.
Восстала вершина, и снежный поток
Собой накрывает тебя и меня.