Георгий Скрипкин - Крестики да нолики

Мне радость глаз дороже изумрудов,
А детский лепет краше дивной песни.
Мое дитя – священные хоругви.
Мне суждено с дитем моим воскреснуть.
Спасибо, бог, за чудное творенье
И за святое жизни продолженье.

Машины, машины, машины,
Им мало уже тротуаров.
Поникли деревьев вершины
От копоти и от угара.

И слышатся стоны газонов,
И плачут взрыхленные клумбы.
И город, разбитый на зоны
Из членов лихих автоклубов.

Коптится унылое детство,
Страдает от выхлопов старость.
Мучительно автососедство,
Безжалостна автобездарность.

Мне не важно, любят или нет
Мой надрыв, озвученный хореем.
Я писать без чувства не умею,
Вот уже последних сорок лет.

Я любить без чувства не могу,
Но не чту страдальческие муки.
Нежный образ в длительной разлуке
Я в своем сознаний берегу.

В золотой карете мчится
дерзкая мечта.
Как бы мне не отключиться
и ее достать.

Прокатиться бы с мечтою
к звездному костру.
Там узнать любви истоки,
кто мой враг, кто – друг.

Там найти одну, кто сможет
взглядом покорить.
С ней делить святое ложе
и благодарить.

Но растаяла карета
в дымке суетной.
Я виню судьбу за это,
торопясь домой.

Мечты, мечты, куда вы приведете?
А суждено ль на старости мечтать?
Мечтать легко на юношеском взлете,
Когда свободой хочется дышать.

Когда призывны солнечные дали
И так заманчив белый пароход.
Мы в нашу юность многое видали,
Но нам хотелось вновь идти в поход.

Но нам хотелось новых приключений,
И новых тайн, ведущих за собой.
Не в повторений наше мать-ученье,
Мы всем нутром искали новый бой…

…Так за мечтами годы пролетели.
Одно сбылось, другое не сбылось.
Мечты в бегах, а думы постарели,
Но в жизни много сделать удалось.

На вольной ниве жил хомяк,
точней хомяцкое отродье.
Умел плясать он краковяк
и по сусекам колобродить.

Продрав глазенки ото сна,
он тут же что-нибудь хомячил.
Свербила мозг мечта одна,
как бы медведя одурачить.

Уж больно был богат медведь,
да и не в меру простодушен.
И брал хомяк с медвежьих недр
лишь за слова в медвежьи уши.

А за словами ни шиша
по вредной алчности хомячьей.
Но дал медведь последний шанс
и время «Ч» ему назначил.

И вот вертится наш хомяк,
как уж на жаркой сковородке.
Медведь взирает на бардак
и тихо реквием заводит.

Милые мои девчонки —
Ира, Лера и Полинка.
Кто с брюнетистою челкой,
кто в обличии блондинки.

Я люблю вас всех безмерно
за душевную открытость.
И любовь ту не измерить
никаким теодолитом.

Вы в моей унылой жизни
словно бабочки-веснянки.
Я горжусь прекрасным призом,
что дала судьба-беглянка.

Мой ребенок самый лучший,
У него такие глазки.
Я беру его на ручки,
Не жалею нежной ласки.

У меня отличный мальчик,
Мой единственный соколик.
Дай мне маленькую ручку,
Провожу тебя до школы.

У меня не сын, а прелесть,
Просто вылитый красавчик.
Ну и что, что он в апреле
Свою мамочку оставил.

Навалилась грузом старость —
Однобокая повинность.
Сын, конечно, не подарок,
Но ведь он – моя кровинка.

Стихией ворвалась в мою обитель,
Накинулась разящею пантерой.
На кресло полетели брюки, свитер,
Осталось лишь заждавшееся тело.

Я в бездну улетал и возвращался
На крыльях лучезарного блаженства.
И с жизнью не единожды прощался
В объятиях от перенапряженья.

Взлохматились растрепанные кудри,
Потрескались искусанные губы.
Я ласковой стихии не забуду
Ни в праздник, ни в растраченные будни.

Стоит изба у тихой речки,
Туман стремится в холодок.
Ворчит береза в жерле печки,
Огонь резвится молодой.

У печки бабка суетится,
Бурлит картошка в чугунке.
Блудливый кот в ногах вертится,
Сверчок пригрелся на шестке.

Лохматый пес лежит под лавкой,
А в мыслях сахарная кость.
На стенке млеет балалайка,
Давно не брал заезжий гость.

В углу старинная иконка,
Лампадки древней тусклый свет.
Жива, жива моя сторонка,
Коль в избу просится рассвет.

Я судьбу свою листаю
И бессмысленно делю
На все то, что стало тайной
И все то, что я люблю.

Мне в судьбе хватило былей,
Были сказки иногда.
Иногда меня любили,
Я ж любил людей всегда.

Тешил душу альтруизмом,
Пил хвалебную бурду.
И использовал мелизмы,
Украшая ерунду.

А под гнетом конъюктуры,
Было дело, отступал,
Но зеленые купюры
Я за совесть не менял.

Хороша мужицкая тусовка,
Не бокалы в моде, а стаканы.
За столом не урки-уркаганы,
За столом любители массовки.

Как приятны первые минуты,
Стук стаканов звоном отдается.
Пей, соколик, может и срастется,
Пей до дна, чтоб вдруг не разминуться.

Пей же, пей, уважь свою компашку,
Поделись любовною победой,
Не смотри на хмурого соседа,
Он до нас осилил полторашку.

Я уже не вижу дна стакана,
Я уже не слышу брань соседа.
Все в дыму, и мне не до победы,
Целый вечер в преисподню канул.

Еще неделю ждать ее, еще неделю,
Но это меньше, чем двухмесячная тишь.
Я смою счастьем холостую запустелость,
И вот тогда моя родная прилетит.

Но тормозят движенье стражи циферблата,
И новый день никак не хочет уходить.
Ах, время, время, ты не вертишься по блату,
А рифмой слов тебя никак не убедить.

Желаньем глаз тебя никак не поторопишь,
Избытком чувств тебя никак не охмуришь.
Ну почему ты застываешь на пороге,
Ну почему ты ей навстречу не летишь?

На склоне солнечного дня
иду к понятливой Неве
Спешу сомнения унять,
что копошатся в голове.

Стою у берега один,
волна касается камней.
Покой выходит из воды
и расстилается во мне.