Терентiй Травнiкъ - Сушкин дом… на Мухиной горе

Гитару новую купил
Да струны я на ней спустил,
Не в силах кисть моя сыграть,
Все то, что хочется сказать.

Чернила новые купил,
Открыл блокнот, да и закрыл.
Не в силах сердце написать
Все то, что хочется сказать.

А утром другу позвонил,
На голос трубку положил,
Не в силах был язык сказать
О том, что я хотел создать.

Потом уселся у окна,
И только полная луна
Дала один совет простой:
Пока есть силы, то – не стой.

Это вино называется «Осень»,
В этом бокале мудрость и скорбь,
Радость прощения и горечи проседь,
Тайный итог недописанных строк.
Прощанье с друзьями,
отпущенье грехов…
Смерть ноября в зимнем триумфе
И, как ответ на новый запрет,
Боль за погибших в
бессмысленном бунте.
Вечная слава и вечный сон.
Боже, когда же мы сможем понять?
Что в этих словах лишь траурный стон,
Обнимающей сына – могильный холм,
Бедной старухи, нелепо упавшей,
Среди воронья, тишины и крестов,
Прося у него лишь несколько слов.

Растворись в картинах на чьих-то холстах,
Оторвись от Земли, чтоб уснуть в облаках,
Полюби Его слово, полюби Его кровь
И умри навсегда, чтоб родиться вновь.

Улетай в свой мир осеннею птицей,
В каждой луже есть небо, разве это не так,
И твердили мне, что я просто спятил,
Мол, пора повзрослеть, если я не дурак.

И для них было белое белым, как снег,
Просто черным все то, что сгорело,
Ну, а то, что у Солнца просит любви,
Нужно срочно пускать в дело.

И я, выслушав все, молча уснул,
Их же тени ушли прочь,
А когда я проснулся, выпал черный снег,
Погрузив меня в млечную ночь.

Небо стало землею, земля стала прахом,
а я слепо вошел в мир навязанных тем,
Где остался лишь шаг от тревоги до страха,
Где царила свобода, ведущая в плен.

Бессонные ночи…
Безумные дни…

Кто знает что там —
Тому не нужно, что здесь.
На саже бархатной камни росы
Смолой заплаканной липкая лесть…

В открытом омуте плачущих глаз
Горит недоступный рукам алмаз.
И нет больше счастья, и знакомая боль,
Храня никому ненужную роль,
Пытаясь встать с колен во весь рост,
Ломает еще недостроенный мост.

На зернах посеянных серый гранит…
Кто помнит, что будет – тот найдет, что имеет.
На глиняных досках невидимый текст —
Для ослепших глаз, для рук до небес.
В открытом окне – неба кусок,
На ржавой лопате – земли глоток,
И старая ноша уже нелегка…
Когда-то кормила, теперь слегла.
Она жаждет крови, чтоб вновь прорасти,
Но что, кроме смерти, ее может спасти.

Слезы отдавших – для жажды грядущих.
Кто не пил нужды – засохнет в достатке.
На руке вчера ночью был след от звезды,
Сегодня, с утра, здесь чисто и гладко.

Звучит совсем неизвестная тема,
На свалках пустое собрав в тело.
Она начинает снова войну,
Она призывает снова ко дну.
И в каждой ноте угроза и страх.

Бессонные ночи, безумные дни…
Конец всему в начале начал,
И вновь в аккорде зародыш любви…

На улице – ночь, на улице – дождь.
Наше время пришло и стерлось о стены
Закрытых домов, забытых больниц.
Этот поезд ушел по разорванным венам
В городе черных пределов сожженных границ.

Ненужная скорбь дворянских подвалов,
Продажная совесть чиновничьих сук,
Невинная дочь порочного бала,
Опущенных глаз, но поднятых рук,
Пошла по рукам, но этого – мало…

Бездомные дети забытой Трубы,
Того нет в живых, а этот – нигде,
Хранители блеска пропащей звезды
Нашли свой покой в нескончаемом сне.

Блаженная Маша, молись за них,
С нелепой походкой прячущих лица,
Им дали возможность мечтать и летать,
А также право первым разбиться…

Теперь есть единственный шанс —
Пропасть в этом долгом пути
с Востока на Запад.
Проститься, простить и в бездну уйти
С увядшим цветком из ослепшего сада.

Эта чаша будет испита сполна.
Не за грош пропадешь, и чья в том вина,
Что, может быть, завтра начнется война.

До этой воды не хватило корней
У ваших отцов и у наших детей.

Мне б не молчать, а плакать,
Оторваться от земли и взмыть,
И струной дождя, от ветра рваной,
Зазвучать, а после взять и смыть.

Убежать в разорванную осень,
Зарекаясь на обратный путь,
Не найдя прощения средь сосен,
Навсегда рябиною уснуть.

И инок в печальном отпеваньи
Тихой ночью вспомнит обо мне:
Не был я ни в тюрьмах, ни в изгнаньи,
Но не выжил я в своей беде.

Завязал глаза и в пляс пустился…
С колокольцем лепры во весь рост,
Призрак ждал, а я так открестился
И пришел с молитвой на погост.

Я искал и звал тебя, но тщетно,
Видно, не судьба нам вместе быть.
Видел я во сне твой мир запретный,
Только, как пройти, забыл спросить.

Может, где-то там в безумной сини
Мы найдем себе покой и смысл,
И лазурный иней на могиле,
Тая, нас на смерть благословит…

Я сжег свои письма и ключ потерял,
И сделал петлю из концов и начал.
Отмерил три метра под полной Луной…

Опять эта осень лезвием в мозг,
И тихий мотив, безымянный родной…
Там не было песен и не было роз…
Все! Хватит!… я еду – домой…

Я помню тот день, мне не нужно труда,
Чтоб каждую полночь летать туда.
В глазах паутина и тающий блеск
Шаров золотых скользит до небес.

И мертвое дерево – скорбный престол.
Впервые я это познал.
На могильной плите цветок расцвел,
И прах ему кровь отдал.

В орнаменте веток видны огни
И белый больничный камень,
И мы с тобой здесь, мы здесь одни,
В том месте, где боль и память.

Но все повторилось, лишь цвет поменяв,
Как тою осенней порою,
Свою безнадежность на боль променяв,
Я возвращаюсь домой…