Владимир Берязев - Моя ойкумена. Том второй. Поэмы

IX
Час пробил! Час пробил! Судьба меня не зачурает,
Иначе от жадности сгинет держава моя.
Вы слышите, волк за оврагами зорю играет?

Пусть ложь истребится! И праведна кара сия…
…С колчаном распоротым схож серый труп Тоуманя,
А рядом, вповалку, – советники, мачеха, брат.
А новый шаньюй восприемлет присягу признанья,
И грозно молчит возле князя стосвистый отряд.
Но сказ не закончен.
Ревут и верблюды, и яки.
Тревога в стадах и кочевьях. Про смуту в орде
Узнали китайцы, дунху, и юэджи, и саки,
И волны захвата пошли, как круги по воде.
Отдай, Маодунь, две реки с побережьем Бай-коля.
Алтунскую чернь уступи или будешь разбит.
Пустыню отдай с выпасами и озером соли…
Посольства наглеют, и драка вот-вот закипит.
Война уже скалится. Даже на сходе старейшин
Седые мужи предлагают судьбы не пытать.
– Будь проклята трусость!
Так что же – земли будет меньше,
И вмиг на границах рассеется хищная рать?!
Земля – это плоть, это мышцы и кости народа,
Земля, словно вымя, сосуд присномлечной души,
И сумрак долин, и хребтов тишина и свобода,
И предков покой – нетревожим и несокрушим.
Земля – и тамга Божества, и основа Державы.
Уж лучше погибнуть, но землю и честь сохранить.
А вы – отдавать,
не хлебнувши ни крови, ни славы.
Всех, всех, кто хоть слово промолвил об этом —
Казнить!

…Полки уходили в поход, и колчаны скрипели
Десятками тыщ истекающих яростью жал.
А князь горевал: «Не избегнуть кровавой купели…»
Подумал и…
крепко свистульку к стреле привязал.
Лишь тот победитель, чья воля и вера едины,
Лишь тот победитель, кто крепит Державы крыло,
Лишь тот победитель, кто бьется за Мать и за Сына,
Чтоб Родины тело тучней, изобильней цвело…

X
Еще семь веков на земле было слышно о гуннах,
Но ветры изъели во прах Маодуня завет.
Его отголоски ищите в курганах и рунах,
Средь каменных книг тех
и большее сходит на нет.
Оленное солнце!..
Но старая мудрость забылась,
Не стало земли…
и сказаний,
и песен,
и снов.
Осталась жестокость,
что валом на Запад катилась,
Остался лишь свист,
что Европу прожег до основ.

Одним Эней, десятым – Моисей,
А мне корнями не найти могилу:
Сухая глина, пепел да песок,
Да глыбы, что титанов задавили…
А, может быть… и так… и поделом.
Да будет снег на вымершие тундры,
Да будет гром и дождь на те поля
И рощи, что пустынны и безвидны
С каких-то пор…
С каких-то смутных пор.
Могилы нет…
Но с ужасом ромеи
Аттилы погребенье поминают.
Тогда-то реку обратили вспять
От крови обезумевшие гунны
И русло обнажили, и вождя,
Что был бичом вселенной просвященной,
На дно спустили…
Был ли человек?
А христиан, что рыли погребенье,
Прирезали, как жертвенных овец.
И хлынула волна реки безвестной,
И поглотила страшные дела.
Могилы нет…
Покоится вода.
Под толщей лет пороги Борисфена.
Что – Святослав?! хазарский каганат
Развеявший… Доныне иудеи
Проклятья шлют на голову его.
Но нет ни печенегов, ни хазаров.
А мы… мы пьем из черепа отца
Чужую кровь, похожую на правду,
Давно забывши предков имена.
Могилы нет…
Я помню черный день,
Как хоронили войны Темучина
В глухой степи, бесплодной, как такыр,
За десять переходов от стоянки
Уйгурских пастухов и за двенадцать
От белых юрт и алых кошм Орды.
Над телом, что вернулось в лоно Степи,
Три дня текли стада овец и яков,
Потом пошли верблюды Семиречья,
Потом быки Ирана и Китая
И, наконец, как грохот камнепада,
Помчались табуны коней любимых,
Коней монгольских, скакунов арабских,
Кавказских кобылиц и знаменитых
Угорских иноходцев… Было так.
От края и до края той пустыни
Земля стенала топотом и ржаньем,
И криками, и воплями животных,
И лишь спустя неделю после тризны
Сквозь траурную мглу пробилось солнце
И на помётом крытую равнину
Осела тихо шелковая пыль.
Могилы нет…
Ищите в чистом поле,
На дне морском,
Средь звезд на небосклоне.
Нигде, нигде ни знака, ни приметы.
А, может быть?..
Я с ужасом подумал —
И к лучшему, что не было и нету,
Что внук не знает, где зарыли деда:
Ни камня, ни плиты, ни поминанья,
Кресты погнили, холмики пропали,
А часто вовсе не было крестов.
Ну, жили. И прошли. И растворились.
Покуролесили, побушевали,
Но не хотели мертвого величья,
По ветру прах…
По ветру светлый прах.
И вот еще!
И вот еще, постойте:
Ведь нас не все под этим небом любят,
А коль уйдем, не замочив подошвы,
Рассеемся, как сонные созвездья,
И станем миром вновь,
тогда, быть может,
Уж не придет никто на место праха,
Чтобы гроба проклясть
и поглумиться,
И плюнуть, и покой наш
осквернить.

Горе мне, горе мне, хан мой, покуда
Я раб этих лет!
Коршуны Корсуня, стая и смута…
Се – пепел побед.
Яшмовый перстень, нефритовый пояс мой,
Благослови!
Истою песнею, ратною повестью
Встань-оживи!
Хан мой, ты вызлочен солнцем Монголии,
Чудный пришлец.
Меч, пресекающий пламя агонии,
Сын и Отец.
Сын овдовевшей, обобранной матери,
О, Борджигин
Очи твои, как бессмертие, матовы
Синью вершин .
Взмыл твой родитель над распрями старыми —
Гром-Есугей!
Срезан в полете, отравлен татарами
Беркут степей.
Хан мой, создатель простора российского,
Божия твердь!
От солнцевосхода до брега Понтийского
Душу отверзь!
Хан мой, крещенный сиротскою волею,
С ликом огня!
Хан мой, Чингис, из пучины бездолия
Вырви меня!

Берег Онон
Где горы белее ветрил кораблей
Плывут на Востоке,
За светлой излукой реки Керулен,
За свистом осоки,
Где топот архара, где трепет и сон
Звериных владений,
В долине, где нитью сребрится Онон,
Родился младенец.
Откинули дымник у юрты большой,
Барана сварили,
Душистые смолы смешав с анашой,
Дымы воскурили,
Татарин-батыр закричал под мечом —
Приспела кончина —
Малыш его именем был наречен…
О, день Тэмуджина!
У лета в начале, в полуденный жар,
В год лошади черной
Родился младенец прекрасен и яр,
Как пламя из горна.
Когда его вымыли в белой реке
И клали в палатку,
Открыли ком крови зажат в кулаке,
Похожий на бабку. 3 3 Бабка, альчик – баранья кость, лодыжка, щиколотка. Игра в бабки была распространена и на Руси.
И криком лебяжьим день после того
Повозки скрипели.
И были железными стенки его
Земной колыбели.