Валерий Дудаков - Прощения. Прощания (сборник)

Крадётся август сквозь уверенный июль,
На мягких лапах,
не вспугнуть природу-недотрогу,
Он полон лени, притомился – прикорнул,
И льнут к нему слова высокопарно строго.

В нём тонет в утра рань
вспорхнувший в выси мир,
Цепочка облаков, плывущих в бесконечность,
Мерцнёт под вечер неба тёмного сапфир,
Где блага летнего просвечивает вечность.

И гаснущий закат к покою позовёт,
То ль чтит молчанье он,
то ль песнь услышать хочет,
И летний ветерок с поклоном ветви гнёт,
И накрывает день покровом скрытным ночи.

Но сожалений нет, что лето вновь уйдёт,
Его не задержать прошедшим, настоящим,
И в смене всех времён всегда черёд идёт,
И жизни смысл даёт,
как свет из тёмной чащи.

Когда рассердятся в сердцах небеса,
Леса серебрятся от серого света,
Июля свершенья прописаны где-то,
Во святцах, коль верим мы в их чудеса?

Пять праздников Матери Божьей в июле,
Сперва Боголюбской, Владимирской далее,
Они повсеместно покой охраняли,
На Русь чтобы недруги не посягнули.

А далее Тихвинской и «Троеручицы»,
И рядом Казанская, Руси защита,
А с ними небес всемогущая свита,
Народ чтоб под волей враждебной
не мучился.

Собор всех апостолов, праздник Рублёва,
И равноапостольской Ольги – Елены,
Креститель Владимир,
защитник бессменный
Наш Сергий,
святых чтим старинных и новых.
В разгаре июля несносна жара,
Почти в середине и «Пётр и Павел»,
Их праздник на час день текущий убавил,
Но льнёт к водоёмам, резвясь, детвора.

Июля конец назначает смирить
Жар дней и готовиться с летом к прощанью,
Народным поверьем не должно купанье
По срокам Московского княжества бысть.

Что лето на осень, «с горы», не беда,
Не будем грустить по напрасну до срока,
Кончается месяц Ильёю Пороком,
Илья и июль так созвучны всегда.

Мне стало не просто сюда приезжать,
И каждый визит – расставанье,
Когда-то, казалось, вот где благодать,
С Сент-Квентином в радость свиданья.

Так трудно лишаться насиженных мест,
Как в море – бутылку с запиской,
Ведь всё то, что рядом, и то, что окрест
До боли знакомо и близко.

Прошли двадцать лет, как мгновенье одно,
Но вдруг что-то быстро уплыло,
Да, видно, не каждому счастье дано,
Сберечь то, где радостно было.

А жизнь, что волна, или вверх, или вниз,
Всё то на яву или сниться,
Но плющ по решётке цепляет карниз,
Так с ним бы и мне возродиться.

И эти дома, ровный ряд кирпичей,
Тень труб и балконная дверца,
Рассветы, с которыми в окнах светлей,
И легче в душе и на сердце.

Здесь платаны шумят от порывов тугих,
Здесь морские ветра по просторам гуляют,
Зрят глазницы оконные в стёклах слепых,
И камины, пылая, угли не сжигают.

Странный город, но в городе странен и я,
Поселившись недолго вдали на чужбине,
И за время прошедшее праздность моя
Утомление ветхой одеждою снимет.

Что грядёт обновленье, не верится мне,
И тревожная мысль неотвязная ранит,
Вот опять заблудился в далёкой стране,
И по паркам брожу по поутрене рано.

Путь от Холланда-парка в Сент-Джеймса сады
Ровно пара, не боле часов, ни минутки,
Стаи лебедей белых глядятся в пруды
И горланят гортанно весёлые утки.

На скамейке старушки и нищий певец,
На гармошке губной свой мотив подбирает,
Мой закончится путь, жаль, прогулке конец.
Ну, скажите, и где ещё это бывает,
Чтоб Вестминстера шпили слились в вышине,
Так всё в радость и буду счастливым доколе,
Может грезится, что только в этой стране
Я покой обретаю и полную волю.

Мой старый друг «Киото гарден»,
К тебе хожу я много лет подряд,
О, если б время повернуть назад,
Но не возможно то: «Ай бег ёр пардон».

Я свыкся с белками, неспешной рыб игрой,
Не раздражает резкий крик павлиний,
Но жаль, что нет уже гортензий синих,
Подвыцвели и тешат пестротой.

Зелёная трава сохранна в частоколе,
Преграде кроликам, препятствию лисиц,
По-прежнему немало диких птиц,
Их не спугнёшь, что воля, что неволя.

Вот цапля серая, коснись её рукой,
Она на камне стынет статуэткой,
В пруд брошенная мелкая монетка
Не может разбудить её покой.

Склонились две японские сосны,
Где млеют тихо струи водопада,
В гармонии, покое вечном сада,
Лишь музыка, слова и не нужны.

Хмель по стене ползёт,
Настойчив он, упрям,
Его не так давно
Подрезали до корня,
Но он взбирается
Настойчиво, упорно,
До верхних этажей,
И он не перестал
Лозой и листьями
В предназначенье верить –
В синь света заглянуть,
Луч солнца увидать;
Нелёгок этот путь –
Расти и света ждать,
И стену по вершку
Своим движеньем мерить.
Он выбьется, взойдёт
До верхних самых крыш,
Уютно обовьёт карниз не новый,
Услышит голос птиц,
И неба звон и тишь,
Пусть только путь его
Не срежет нож садовый.

За седой пеленой приходящего дня
Пробивается светлой чертою полоска,
И разбуженных птиц прозвучит отголоском
В окнах вспыхнувший свет,
ранний вестник огня.

Что несёт из ночи к нам пришедшее утро,
Заверенья на ясный негаснущий день,
Толь мечты голубые, что грезятся смутно,
И с закатом уйдут в безвозвратную тень.

Так чередуются дни, от зари до заката,
То надежду вселят, то наделят тоской,
Кто сказал, что по жизни наш путь не простой,
Он, как было и прежде, за юность расплата.