Валерий Дудаков - Мои «66»

Дни плывут, как тягостные сны,
В тень забот и суетных желаний.
Мы теперь с тобой разделены
Сотней верст дорог и расстояний.

Но не властно прихотям разлук,
Сквозь преграды непростых решений,
Мы храним тепло сплетенных рук,
Ожидая нужно сближенья.

Как близко долгожданное тепло,
В траве зеленой вольно ветер дышит,
И отразит оконное стекло
Блеснувший луч, скатившийся по крыше.

С веселым стуком падает капель,
В ее движеньях радуга играет,
И с первых дней мятущийся апрель
Весны цветенье в город призывает.

Накинет скоро розовый наряд
На сливы в подвенечном ожиданье,
Грустя они с былой зимы стоят
В тревожном и счастливом ожиданье.

Когда склоняли к сумеркам ночным
В тревожных снах тугие ветви в поле,
От скольких стуж из многих хладных зим
Мечтали к солнцу выбраться на волю.

Чуть вспых свет зари в вершинах крон,
К весенней жизни день взывая новый,
И птичьих трелей радостный трезвон
Разбудит Лондон светлый и веселый.

Вулкан исландский пеплом разразился,
Закрыло небо европейских стран.
Не в лучший срок я в Лондон приземлился,
Пыхчу, как огнедышащий вулкан.

Уж набродился с теплыми ветрами,
В садах цветущих нагулялся всласть,
Но вот нелепость, посудите сами,
Отсюда улететь – не наша власть.

И не плывут по небу самолеты,
Грустят в портах, хвосты прижав к земле,
Лишь с первым рейсом быстрого полета
Они несут свободу на крыле.

Домой, домой звонки по телефону
Звенят посланьем, в дальний путь маня,
Пусть самолетный гул аэродрома
Из ожиданья вытащит меня.

Погоду ждать – нелепое занятье,
И, осмысляя это бытие,
Живет природа по своим понятьям,
Мы ж лишь игрушки в прихотях ее.

Но, возвратясь из лондонского плена,
И, не внимая мудростям простым,
Сквозь тучи вулканического тлена,
Назло чертям, мы снова полетим.

О, Флоренция, стены замков,
Над зеленой рекой мосты,
Ты дождями счищаешь заново
Древней пыли твоей пласты.

Бродят улицы вкось и криво,
Но сбегаются вновь к церквям,
На площадках толпясь строптиво,
Развернулись строенья к вам.

Желтых, розовых и зеленых
Вкруг расписан фасад домов.
С гулким звуком вдоль стен слоеных
Вечный призрак бредет из снов.

Колоколен ряды с надеждой
Глядя в небо, в набаты бьют,
И проклятья вождей мятежных
В подземельях лишь часа ждут.

Вновь в величье твоем суровом
Чист и ясен небесный свод,
В нем призывы Савонаролы
К покаянью вели народ.

Так уж издревле, Боже правый,
Вглубь столетий бредут года.
Ты прижалась рукой шершавой
К лику вечности навсегда.

Трамвайные пути запутались в ночи,
Что Ариадны нить ведут от дома к дому,
И розовым огнем, как пламенем свечи,
На площади пустой расцвел собор «Дуомо».

На улицы впотьмах забрел глубокий сплин,
Под сеткой витражей чужая жизнь застыла,
И от дневных забот закрыв глаза витрин,
Застыл в глубоком сне пассаж Эммануила.

И церкви и дома легли в объятья снов,
Шевелится чуть жизнь вблизи ночных вокзалов,
Лишь светит в темноте, играя вязью слов,
Витринное окно с притихших стен Ла Скала.

На город снизошли прохлада и покой,
Что в темноте его, того никто не знает,
Лишь колокол вблизи с негромкой хрипотцой
По четверти часов упорно отбивает.

Дует мусорный ветер в Палермо,
Гонит сором вдоль улиц кривых,
И в тиши отбивается мерно
Ранний час на курантах стальных.

Солнце брызнет в закрытые ставни,
На крестах чуть оставив свой след,
И простуженным голосом давним
Крики чаек встревожат рассвет.

В утре звук зарождается гулко,
Город в новое время спешит,
Но под пылью, как в старой шкатулке,
Прочно древность столетий хранит.

В ней сплетаются быль или небыль,
В тьме соборов и криптах глухих,
И вонзаются в синее небо
Полукружья фронтонов шальных.

Тени башен по улицам рыщут,
Низко головы к морю склонив,
Так вплетает в стволы корневища
Старых фикус, весь сквер охватив.

Мир не просто принять незнакомый,
Равнодушный его не поймет,
Но со старых мозаик Дуомо
Веры истинной жар полыхнет.

И сквозь тернии римских нашествий,
Гнет арабов, норманнских племен,
Через сонмы пожаров и бедствий
Ты для жизни живой возврожден.

Погода в Риме римская,
И капитель коринфская
Под портик листья прячет.
Фонтаны беспризорные
Тоскою подзаборною
С дождями вместе плачут.

Грустят без солнца пинии
С иголками павлиньими,
О прошлом сожалея.
Друг другу тихо плачутся,
А дождь идет и катится
Сквозь дыры Колизея.

Над городом смеркается,
А дождь идет-качается,
Как будто бродит спьяну,
И с ветром струи звонкие
Текут ручьями тонкими
За шиворот Траяну.

Холмы покрыв пологие
Взнеслись соборы строгие
Людской и Божьей волей.
В немом оцепенении
В скульптурах и строениях
Темнеет Капитолий.

Застыли обветшалые,
Глаза закрыв усталые,
Атланты под балконом.
Блеснет огонь маячащий
В фонтанных струях скачущих
На площади Навона.

Намокший голубь кружится
Над рябью мелкой лужицы
С надеждой к переменам.
И редкие прохожие
С ветрами непогожими
Устало жмутся к стенам.

Ночь к городу спускается,
Вдоль улиц зажигается
Неверный свет фонарный.
Седой туман сутулится
Окутывает улицы
Как будто газ угарный.

Закаленный солнцем и ветрами,
В серебристой зелени олив,
Воспарил над морем и холмами
Желтый храм, колонны оперив.

На камнях, раскинутых вдоль плато,
Он подвластен небу одному,
И вошли ступени стилобата
В плоть земли, подобную ему.

Близ него в горе сырой и прелой
В толще стен античный мир заснул,
В полукруглых нишах огрубелых
Византийский затаился гул.

И с холмов округлостью не споря,
Сквозь колонны правильный отвес,
Вдруг мелькнет вдали полоска моря,
Отделяя землю от небес.