Леонид Оливсон - Осколки зеркала моей взрослой жизни

Кто мои взгляды пестовал когда-то?..
Не помню я детсада аромата…
Вход охранял в него грузин усатый,
Дымил он папиросами Дуката…

Затем песочница на Малой Бронной –
Пытался что-то я из песка слепить…
Где девочка, одетая с фасоном,
Мне объясняла, как бонна, алфавит.

Там бабушка ее сидела рядом
И взглядом сказанное подтверждала.
Она была моим успехам рада:
Я чувствовал себя ее вассалом.

Так продолжалось может быть три раза.
Затем она не появилась больше…
А как она произносила фразы!
И как на ножках красовались гольфы!..

Мне память сохранила ее профиль
Тех детских откровений мальчугана…
Хотелось мне тогда быть с нею вровень –
Я от ее речей был как в тумане.

В Уланском помню часть друзей-мальчишек…
A сколько было у них разных кличек!
Конечно ж: детские порой интрижки
И… частый плач соседской невелички.

Где ты, Володя, скромный первоклассник,
Интеллигент и старомодный друг мой –
Кто все, что было, принимал как праздник…
С его папашей с красивой бородой.

С математичкой я всегда не ладил,
И часто спорил, получая неуд.
Была она мой просто истязатель…
Район сменил, а то б остался неуч.

Как часто хочется вернуться в детство,
Чтобы увидеть снова те же лица.
И вспомнить хитрости, уловки, жесты…
Чтоб снова милым детством восхититься!

– Ну, что ты хочешь от меня, нуда?
Спросила мама, – опять, каток?
Мне кажется, не крепка корка льда…
– Взгляни-ка, мама, на бережок!

А там уже на льду – толпа ребят
Тут прудик – недалек от дома:
И было слышно как по льду скользят.
Да, этот довод был весомым.

Ну разве может детке отказать…
От прелести в такой морозец?
Ему в глаза со вздохом смотрит мать,
И слышен гул разноголосиц.

Как гонг звучит: – Только недолго там…
А он уже почти одетый,
И, шапку нахлобучив, по кустам
Бежит с таким же непоседой.

Он друг дворовый, сосед по парте.
Они живут в округе рядом.
И слышны крики с катка в азарте:
Их там встречают все ребята.

У ланский милый, славный переулок!
Я в детстве пополнял твои дворы,
И знал здесь каждый хитрый закоулок,
Где было много шумной детворы.

Его название было взято
Для хронологии – памяти дьячка.
В домишке, тут жившего когда-то…
Назад три века грешившего царька.

Не часто Пушкин здесь радовал родню,
Приехав раз в год, к факельному дню.
Еще дитем был тут Менделеев,
Г улял ребенком в его аллеях.

Здесь проживал в тридцатых сам Завадский –
Изящный режиссер и острый Чацкий.
Вращался тут и Визбор плотью бренной:
Бывая в моей школе с пеньем в третью смену.

Здесь на троллейбусе, лишь в остановке,
Стоит высотка сталинских времен.
Был вход в метро с чудесной облицовкой,
Где мрамор полукругом приземлен.

Немного дальше Садовое кольцо,
Г уляешь, встретишь знакомое лицо:
Кивок с улыбкой и взмах руки…
Такие в жизни были тут штришки.

Привычка с детства: любил я наблюдать.
Втихую этим я забавлялся.
Я для видений даже шел блуждать,
Очнувшись как бы, я пробуждался.

А уже старше я учился в школе.
Малахов был директор на престоле.
Он подавлял нас своею мощью.
Не дай бог встретить его вдруг ночью.

Назвали мою школу в честь Ковшовой:
От героини взгляд не оторвать!
Кто ж знал – может в детстве была бедовой?
Любила Родину она как мать.

Я родился и жил здесь много лет.
И, несмотря на горести-потери,
Здесь же закончил модный факультет.
Я помню вас, плехановские двери!

Уже без Сталина… Была Москва пятидесятых –
Созвездие гнилых домишек и домов богатых:
Все это в памяти за горизонтом как дали быль,
Как были кирпичи, и время их превратило в пыль.

В Москве старинной было много дивных переулков,
И вот в Уланском где-то – жили даже драматурги.
Мой домик двухэтажный был с верхушкой деревянной.
Внизу мы, три семейства, жили постоянно.

В пристройке к дому – помню, – жил сосед весьма любезный:
Он был мужик «рукастый», уж средних лет мастеровой.
Он до войны с отцом в метро работал, – всем известно,
Отца жалея, он говорил: «Мужик-то был с душой…»

И жило здесь еще нас, разновозрастных, немало:
Но мусора вокруг и рядом с домом не бывало.
При встрече люди друг дружке дорогу уступали,
И все было с улыбкою друг друга уважали.

Я вспоминаю то время трудное лишь с теплотой.
Рутина жизни изнанкой трепала нас в ту пору.
Но мир вселился меж соседей: согласие, покой…
И каждый после работ, как бы влезал в свою «нору».

В квартире в каждой комнатенке – одно окошечко:
Оно так мало, что свет днем проникал немножечко.
И кухни не было, и грязь, и сырость в туалете…
И никогда никто не приходил из райсовета.

Что очень интересно – мне не снилось и в дремоте:
Предугадать, что осенью в ненастный день, в субботу,
В мою квартиру, наклонившись и крадучись, вошла
Из дома рядом, с парой туфель, – полковничья жена.

Ведь тети муж сапожник был прекрасный, на все руки.
Во всей округе переулка был весьма известен:
Все знали – он после работы все чинил от скуки.
Частенько от людей он удостаивался лести.

Я в эти юные года в Москве учился в МАПУ
И в увольнение по субботам к тетке приходил.
В тот вечер я хотел пойти на кинофильм к аншлагу.
Сестра уж вышла – ждала меня. Спешил я на «Фитиль».

Она заказ неспешно сделать дядю попросила
Затем, глядя в мои глаза, с улыбкою спросила:
– Хотел бы, юноша, ты встретиться с дочкою моей?
Вот телефон наш: вы, может, прогуляетесь в музей?

С людьми из дома этого почти я не общался,
Но вот возможность такая появилась вдруг.
Взглянуть в глаза ее пока я долго не решался…
Она меня подбадривала, как старый близкий друг.

Субботы через две я храбрости вполне набрался.
Серьезных встреч с девчонкой до той поры я не имел.
Я помню, как трудно я на свидание решался,
А когда встретил – от красоты ее я обомлел!..

Передо мной стояла дева с картины «Незнакомка»!
Я подал твердо руку ей, спросив ее негромко:
– Вы – Жанна? Как приятно видеть Вас! А я есть Леня.
Куда же мы пойдем? Погода скверная сегодня!