Валерий Дудаков - Celebrity: от Амстердама до Стамбула. Осенние вариации

На рейде весёлою нотой блестят огоньки,
Строенья темнеют как призраки, сводят с ума,
И длинные сходни по бонам – гигантов коньки,
Прочертят рассвет, где ещё непроглядная тьма.

Ты, Шербург, не зонтики выставил, странен твой порт,
Металла причудливый абрис заржавлен ветрами,
И дует Атлантика грозно не с «зюйда» на «норд»,
А с Арктики льдов устрашенно звучит голосами.

Буксир красный свет посылает, мол, «стоп» кораблю,
Громада застыла, ему подчиняясь без спора,
Почтенный корабль, он не молод,
в годах, «Оld are you?»
Сигналит: грядёт нам, наверно, отплытие скоро.

Хранит порт старинные земли со средних веков,
Здесь дремлют близ пирса сегодня подводные лодки,
Давно уж исчезли следы от коварных врагов,
Которых нормандские земли прельщали находкой.

А где же весёлые зонтики? Может, в кино?
Не видно на суше и в море, напутано что-то.
Мы праздные путники, только и нам не дано
Раскрыть тот секрет, что таится в насущных заботах.

Старинный город. Мол в четыре километра.
Крупнейший порт во Франции,
Где ветры с Атлантики скользят,
Но тихо спят иль в полудрёме
Неспешно бродят утренние пары.
Просто люди.
Мы смирим любопытство. Не убудет
Пропущенных в хождении магазинов,
Базаров, шопов, крошечных кафе.
Оркестр заиграл. Вот в галифе
Прошёл военный площадью фонтанов,
И кружит голову беспечно ветер пьяный
Свободой от назойливых забот.
Кто в Шербурге бывал, меня поймёт,
И вспомнит ту мелодию простую,
Мотив которой уж давно не нов.
Жива ещё «в годах» Катрин Денёв.
Три зонтика раскрыто на балконе,
Вот жёлтый, красный, сине-голубой.
Открою дверцу будки телефона
Ногой. И может мне позволят позвонить
Красавице. Но некого винить,
Что недоступен всё ж язык французский,
Но я, быть может, её скажу по-русски,
Что помню фильм, хотя не знаю слов,
Ведь не беда.
Сей город снова посетить готов.
Когда?
Уже привык к его покою,
Собору «базилик», театру, строю
На рейде яхт. И стоит ожиданья
К нему явиться снова на свиданье.
Позеленевшей статуей от соли
Стоит властитель, что знаком до боли.
Он сжёг Москву, но мир не покорил,
И молча в тихом Шербурге застыл,
Проели дырки сапоги и сбрую,
Стоит Наполеон. Так одинок.
Тоскует и собор ему не мил,
В узорных табернаклях,
На горгульях с пастями химер,
Весь камень сер. Он поседел от моря,
От соли, от ветров и от воды.
Смывают волны кораблей следы.
Прощаюсь, что ж, до нового свиданья,
Увижу красный зонтик на прощанье.

Успокоилось море, серебряной блещет полоской,
Горизонт освещая, где небо сошло в океан.
Пролетел ураган, волны схлынули, плещутся плоско,
Убегая в края отдалённых загадочных стран.

С тихим ходом «Селебрити» корпус негромко поёт,
И едва слышен шорохсквозь трюмы гудящей машины,
Что уверенно мощное тело по курсу ведёт
Сквозь тяжёлые воды, не ведая страха, к стремнине.

Не грусти, капитан, что сгустился местами туман,
Скоро глянут лучи, освещая намеченный путь,
И лужёная глотка развеет тумана обман,
Чтоб не сбился с пути, заблудившись в волнах, кто-нибудь.

А Атлантика мирно задумалась, ветры затихли,
В Португалию рейс растянулся, чуть видно в дали,
Рыболовные шхуны сквозь дымкуна встречу нам вышли,
Повторяя пути, по которым и викинги шли.

Нам Америк не надо, её мы на время отсрочим,
Вдоль Европы маршрут к Гибралтару, а дальше в Стамбул,
Будут светлые дни, будут ясные звёздные ночи,
Лишь бы ветер попутный приветливов лица нам дул.

В тоске стоял в какой-то позе странной,
Качаясь, человек. Он не был пьян,
Он вглядывался в звёзды.
За кораблём плыл небосвод,
И растекались волны,
Достичь желая разных стран.
Быть может лишь одной, ему желанной.
Не сожалел он о прошедшем. Годы
Не угнетали. Груз не тяжек свой.
С седой и непокрытой головой
В вечернее он небо углублялся
Взыскующим и напряженным зреньем.
Быть может он молился, чтоб Всевышний
Ему в сей миг да ниспослал удачу,
А может быть, он рассуждал иначе,
Что на земле один остался, лишний,
Но проявляет в этом он терпенье,
Страданья всё ж желая позабыть.
Корабль продолжал по волнам плыть,
Морские волны жизни волнам
Могут быть сродни,
То бурны, а то ласковы они,
Что утешало странного пришельца.
Они беспечно устремлялись в дáли,
Быть может беды отвести от близких
И от друзей хотел он. Мы не знали,
Но склонялся низко
На скользкой палубе вечерней корабля.
Кружилась горизонтом близкая земля
И дружелюбно звёзды чуть мерцали.

Не служили прадеды мои
В красной коннице,
Пронеслись над ними те бои
За околицей.
Да и в Добровольческую не ходили,
Хоть на «щирой» Украйне жили,
Но казаками не служили, не были,
А впрягались по части ямщицкой,
Да кузнецкой, лошадей треножили,
Пили горькую, да в станицах
Семьи множили, годы прожили.
А другие жили в Черкизово,
Запрягали тройки по утрене,
Приняв браги в опохмелие,
Чтобы не было с утра муторно,
Брали вожжи в руки умелые.

Только в годы с лет тех бывших
Поговорку эту знай,
Хоть шептались, словно мыши,
Но цветистым был охай:
«Эй, побойтесь Бога, ироды,
Не терзай народ, блядь деникинская,
Окропил Русь кровавый дождичек,
Шлёпнет их наган, чиркнет ножичек».
И была эта присказка,
Что познал её я с измальства.

Годы были пятидесятые,
Последние годы Ирода,
Кривилась страна распятая,
Дымилась, гулагами сжатая,
А вольную жизнь треклятые
Давно коммунисты стырили.

Некто жил в высокой башне
Возле самого Кремля,
И над ним алели звёзды
Красным светом октября.

Там барсучьей подлой сапой
Власть присвоил он себе,
Шевелил трёхпалой лапой,
Пир справляя на беде.

Цвел злодей с рецидивистом
В дальних тёмных лагерях,
Правым-левым уклонистам,
Пацифистам, формалистам —
Этим дело было швах.
Слали их в глухую тундру,
Брали крепко за цугундер,
Пусть и хвастались порой,
Кто в Гражданку был герой.
Лучше сразу расстрелять
Ту деникинскую блядь.
А кого уж «награждали»
Пятьдесят восьмой статьёй,
В раз признанье выбивали
До доски до гробовой.

Ну и тройка, что за тройка,
Ей бы по полю скакать,
А она довольно бойко
Ставит росчерк: «расстрелять».