Александр Гранов - В провинции у моря. Книга первая (1998–2014)

И бесполезно искать «честных»,
Таких не создала природа,
С каким бы не тусилась блеском,
Раздвинет ноги под уродом.

И все понты – улыбки кротость,
Взгляд томный, нежный, тихий голос,
Застенчивость и даже скромность…
Ну не змея, а ужик, полоз.

Гадюки, а на вид блондинки —
Гидроперитом цвет меняют.
Их новый облик не картинка —
Блесна, ей губы продырявят,

Что раскатала жертва. Слюни,
Пустив аж до пупа и ниже…
Вот так мы жизнь свою и губим,
Топя надежды в..лядской жиже.

День был растянут как меха,
Гекзаметром Гомеровского слога,
Тянулась тоника разлитого стиха,
Чтоб изобилием истечь из рога.

Зной предобеденный вздохнул
И превратил в овалы циферблаты,
Ни дуновения, лишь отдаленный гул,
И звук валторны, словно стон из ада.

Над всем зависший эпилог
Моей ли, вашей уж прошедшей жизни,
Беззвучны гласные, из них не склеишь слог…
Лишь слышно черви приступили к тризне.

Скорее не пример, а так, пришло на ум,
Понять, кто кушает с какой тарелки,
Кто любит мисок глубину, кто с мелких
Все тянет в рот, чтоб сделать хрум…

И вот вопрос, нужны на ней цветочки, нет,
И как влияет на пищеваренье,
Художника – дизайнера творенье,
Вкуснее ль, например, омлет,

Когда положены яички на цветочки?!
Что чувствует, лежа в цветах, сосиска…
Когда красиво, кажется не близко,
Расчленение в кусочки.

А как с тем быть, что нож царапает листки,
Что нежатся в касаниях тумана,
В красивости обеденно – обманной…
Что делать, снова трем виски.
А может ту тарелку, вовсе, не на стол,
Пускай висит на стенке, как картина,
А вилки и ножи проносят мимо
И не столкнут ее на пол…

А если кружку Эсмарха разрисовать,
Что именуют в просторечье клизмой,
И что, что весь продукт заходит низом,
Зато какая благодать

Подставить чресла этой дивной красоте.
Пусть булькает спасительная влага,
Дерьмо все вымывая, словно драга…
Но вновь мешает мысль мечте.

Подумалось, вдруг нерадивый санитар,
Нестриженным ногтем попортит краску,
Сведет на нет дизайнерскую страстность,
И голый зад лишится чар…

Пусть лучше тоже встретит на стене конец,
Ну чем не парочка – тарелка, кружка…
Еще бы к ним каких подвесить кружев,
Случился полный бы звездец!!!

Простите, пардон, I am sorry,
Но рвутся из сердца вести!
Поэты пишут историю,
И ставят в ней всех на место.

Бунтарскую, придворную,
Любовную, с слезным флером,
Или набатно – церковную,
С угрюмо – немым укором.

Утром отшельник праведный,
К ночи любовник трепетный…
В сердце страстями сжигаемом,
Вечной войны отметины.

Драмы никем не считаны,
Победы как поражения,
Вечным гноятся триппером,
Недругов поношения.

Как будто бы кто-то знает,
Как надо на самом деле…
Как псалтирь, как кимвал играют,
Ведя Любовию к Вере.

Как якорный крест Надежды,
В подлунно – астральном блеске,
Вдруг грубого делает нежным,
Белит все черные вести.

Каждый в своей реальности,
Кротом в слепоте тоннельной,
Ждет, что концом бескрайностным,
Будет награда по Вере.

Что вспыхнет в конце тоннеля,
Луч самой высшей юдоли.
Но вдруг появляется Гедель,
Бекар за нудным бемолем…

Пыль падежей ознобно-горяча,
Пересекаясь, высекают буквы искры.
Скрипят извилинами мысли,
Всегда чему-нибудь учась.

Нейроны обрекают падежи
На поиск новых звукоформных очертаний,
И если б не образованье,
Не обозреть бы рубежи.
Неописуем буквенный оскал
От драйва разных буйноцветных сочетаний.
Звенит кислотное камланье
И держит алкоголь накал.

Все есть, но нет лишь в головах царя,
Царя – властителя всех высших дум и знаний…
И головы плюются бранью,
Выбрасывая зла заряд.

Наяву, не в грезах греза,
В двадцать первом веке грозном,
На ветрах, не зная штиля,
Меряет за милей милю.

Буруном вскипают волны,
Корабли от качки стонут,
Далеко им до причала,
Греза, отгони отчаянье.
Отгони соленый привкус,
Страх из потаенных мыслей,
Скрип отвязанной оснастки,
Греза, отгони ненастье.

В дни волшебного бесстрастья,
Грезы были чище, слаще,
В нотах детского альбома,
В стенах дедовского дома.

Сохрани свой вкус и в веке,
Стань отметиной и вехой,
В двадцать первом от рожденья,
Вечной жизни без сомнений.

Рубеж преодолев незримый,
Переместилась мира ось,
Чтоб новые вдохнуть в нас силы,
И победить надеждой злость.

Всего лишь поменялся месяц
Длиной в две тыщи с лишним лет.
Он нелокальностью освечен,
И квантовый дает нам хлеб.

Две тыщи лет нас призывают
Вкусить его еще вчера…
Но избранные точно знают —
Ждет каждого Фавор гора!

Единый миг там год Платонов
Прислушайся, уж вышел срок,
Коль нелокальностью затронут,
Не станешь выбирать дорог.

Вкусив романтику свободы,
Познав просторы парадигм,
Забудешь сумрачные годы,
Догматы из отживших книг.

И Баховский аккорд надмирный
В душе ожившей зазвучит!
Вольет он новые в нас силы,
А все сомнения затмит

Осталась Рыбам Грусть на кончике пера,
Две тысячи лет с лишним вражды и суеты.
Две тысячи лет с лишним дорогою из сна
Не шли, ползли из фарисейства тьмы.

Перо в эпоху Рыб – не карандаш, не ручка,
Компьютер и оргтехника опишут судный день,
Но нет в них крика птичьего, мне ж без полета скучно,
А игры электронные уводят душу в плен.

На кончике пера остались Пушкин, Лермонтов,
Ведь в наши думы свет их перья принесли,
Все б по иному мы и думали и делали,
Когда бы души эти в Россию не пришли.