Александр Гранов - В провинции у моря. Книга первая (1998–2014)

Ты часть симфонии, надеюсь что не кода,
Трехдольная загаданность, круженье…
С тобою я вкушаю радость плода,
Не ведая терзанья ли, смущенья.

В союзе нашем главное – звучанье,
Гармония без тени диссонанса,
Сокрытое, но сущее венчанье.
В нем страсти без надрыва, как в романсе.

И хочется мне верить, что ты видишь тоже,
Бездонность сути нашего союза,
И думаю, что не должна тебя тревожить
Расхожих пустяков бессмысленная стужа…

Поверь, что в глубине меня, под скерцо 1 1 Скерцо (итал. scherzo – буквально «шутка») – часть симфонии, сонаты, квартета или самостоятельная музыкальная пьеса в живом, стремительном темпе, с острохарактерными ритмическими и гармоническими оборотами, в трёхдольном размере. звуки,
Есть много разных слов и пожеланий,
Их можно прокричать под фейерверка глюки,
Но я надеюсь, что они ясны «по-умолчанью»…

Гладь песка сливается с гладью воды
Чуть заметно вспенными ласками.
Напряженье предштормовой тишины
Не озера, но и не моря – Каспия.

Там, в далекой от берега глубине,
Вперемешку с нефтью, икрой и прочим,
На скально-каменном, просоленном дне,
Арабо-исламские пророчества…

И постигают их, живя у воды,
Азербайджанцы, дагестанцы, персы,
Казахи, туркмены… Нефть, икра за труды…
Но случаются средь и иноверцы.

Дети межконфессиональных браков,
Уже не варяги, но и не греки…
И ставят всю жизнь их прилюдно раком
Мулла и поп за рожденья огрехи.

Вот, например, – мать православной веры,
Вышла замуж по велению муллы,
А взрослая дочь от отца еврея…
Душа преисполнена чувством хвалы.

При правильном выводе – акт примирения,
Консенсус – говорил один из вождей,
Но каждый знает, без тени сомнений,
Что его вера значимей и важней.

Еще важней обычай – эквивалент
Договора купли-продажи жены…
Все это довольно обычный момент
Для коммунистов нашей с вами страны.

Часть которой по сей день вкруг Каспия
Глушит осетров, чтоб скопить на калым.
Какие с купленной могут быть распри,
Торг, базар разгоняют иллюзий дым.

Но проходят годы и что-то мучит,
Каплей капая, душу точит, рушит…
Не впрок калым за дочку полученный,
Нет покоя ни днем, ни в ночной тиши…

Но всем плевать, сама себя продала,
Не зря ее в мечеть к мулле водили.
Не закусить российские удила,
Сама расписалась в рабском бессилье…

Вот взял человек и отравил себя,
Невольно свершив дважды убийства грех.
В менталитет чужого мира войдя,
Сожгла все мосты, не оставила вех.
А бедные почки борются с ядом,
И в душе нет ни мира, ни покоя…
За окном мулла, будто над ухом, рядом,
И идут хиджабы унылым строем.

За покорность каждой сполна дадено,
Но это их мир, нельзя по-другому,
Доля жен с рождения отравлена
Травит мать дочь, чтоб загнать себя в кому.

Чтобы в коме той ее дочь простила,
Отпустив не то к Павлу, Аллаху ли,
Чтобы дочь простив, получила силы
Свою дочь травить и жить со страхами…

Жизнь трупно строящегося города,
Раскинувшегося вдоль моря,
Хоть, видимо, в этом его и горе,
Не располагает к эклоге.
Только надо быть к себе строгим,
Чтобы не запустить в душу голода.

Голода, порожденного пустотой,
Пылью вечно смердящей стройки.
Ад – это не Рай, в нем надо быть стойким.
В беде силы крепит надежда,
И чтоб не покинула нежность
Сердца, душу надо согревать мечтой.

Мечта же Сочи – синоним эклоги,
Овал пасторального лета,
Наполненного не пылью, а светом.
Покой изумруда зелени,
В ней все величаво, медленно…
Не гнетут предолимпийские сроки.
В ней горлицы предрассветную песню
Поют на обжитых уж ветках,
А не мечутся, как кеноры в клетках,
Ища рощи порубленные,
«homo» гордыней сгубленные,
Что спортом жизнь бодрит свою пресную…

Пресную, но не для горлиц – для «homo».
Для всей живой Фауны, Флоры
«homo»спорт страшней, чем торнадо, штормы.
Ибо отлаженное рушит,
Гонит из обжитого в стужу,
Засыпает пруды, озера, омут

На пути миграций гусей последний,
Цапель ли, лебедей ли, уток…
Звучит, верно, смешно, но не до шуток
Птице, преодолев пространство,
Не в воду, в бетон в конце странствий
Упасть крылом, днем зазывно-весенним.

И мысль, что много идей есть обманных,
Под светлый распев пасторали
Приходит. Только едва ли в спортзале,
Где шайбу гоняют с азартом,
В безумстве подумает зал тот,
Что птицам озера нужны, не ванны.
Комфорт, увы, пятизвездный для многих
Значимее даров природы,
Быт на лоне – хуже любой невзгоды,
Жизнь Фауны им неведома.
Везде должны быть дома, дома…
И асфальтированные дороги.

Вспомнилось чудо – печь русской постройки,
На ней Емеля, ушат, щука…
Была в этом мудрость – жизни наука,
Ибо бизнес не лучше печи,
Ведь лежа душу легче лечить,
А на боку пред соблазном быть стойким.

Рядом за границей, почти условной,
Цветет Пастораль – стагнация.
Там считай вся абхазская нация
Коровок, козочек, овечек,
Запивая вином, на встречу
С будущим идет, вне нашего слова.

Наше – символ техногенного взрыва,
Все живое сметающего,
Ни в чем, никогда не кающегося,
Прикрытого «высшей» задачей.
Но деревья ведь тоже плачут…
И нет оправдания для порыва,
Ибо им ход эволюции сломан.
Революции ж мы проходили
По горло в крови репрессий, как в иле.
Вроде как выбрались, но куда,
Не грозит ли бОльшая беда
Нам. Все катится под гору комом…

С виду дворцы пирамидам подобны,
Что встали на месте низменном,
Многие будут тут с выгодой, призом.
Другие слезой лишь омыты,
Не будет им даже корыта…
Ведь изгнаны даже мысли скорбные.

Зато субтропиков леденение
Требует мощь холодильную,
Вожди и прочие Мира сильные
В них тела заморозят свои
На века, чтоб дождались те дни,
Когда появится оживление…

Это, конечно шутка, не более,
Тут у нас не долина мертвых,
Не праздник Пасхи, воскрешенья – спорта.
Мировой турнир по откатам.
Это овцы в лучах закатных,
А тут распилы под Олимпкровлею…
Многомиллиардная веселуха,
Грекам и не снилось такое,
Хоккей, биатлон в Средиземноморье,
Забавы совсем не пастушьи,
Тут все по-серьезному – суши
Откушай под брендом «Рис», и спокуха.