Константин Кадаш - Шаманархия и ее нагвали

!удовольствие становится оружием!

в вековой тяжбе с нудными и
всеми их поводырями и
соглядатаями —
солдатами быта, фона,
контроля
во всем многообразии
их тональностей.

бес беглый несет ночь на кончиках
своих ресниц – спицами
тонко
проникает под кожу, где – биться,
перекачать воду
питающую, студить себе
солнца, жгущие кожу

– удовольствие – это любовь
всех, смотрящих с ветвей и с крестов,
всех, хранящих доступ к коду

Любовь – это анархия.
Реальность случается, поскольку мы позволяем ей случиться
Именно в том её состоянии, месте, отрезке времени
(А основная проблема с отрезками не в их конечности,
Но в том, что они
Имеют начало: точки входа),
В которых она и происходит;
Сознание, вышколенное годами привычек,
Наущений «здесь так принято» —
Негодный клей для та'ковых «доказательств»,
Скверно подогнанных друг к другу.
Избыток хаоса
Невостребован
(Человеческое склонно к «порядку»,
Вылепленному если не из дерьма, то из глины),
Но Любовь – это анархия.
Любовь – это революция;
Тысячи тысяч, бодрствующих по закону
Случайных чисел,
Принимающих стены/потолок/подпорки
За истину в её укоренённости в «реальном»
(Помни об отрезках),
Смотрят на серое плотное небо.
Мы же – влюблённые звезды над ним,
Продолжаем друг друга.
Как волшебные тоннели, собранные из света
И сознания, как бесконечные плато
Идей, собирающих друг друга
Друг в друге.
Вокруг и вглубь
Калейдоскоп разрушаемых границ.
И смеющиеся Будды
Разгадывают тени облаков, пока патриархи
Пожирают своего бога,
Плоть его поджигая.
Любовь вне религии, но надо всем
Всё ещё
Любовь, согласованная с волей.

Сын каждой лжи
Отсчитывает этажи
Между не-адом, не-раем
И оттенками ржи;
Он впадает в раж
Гиперпространства кураж,
Стозевный пёс заходится лаем,
Питая каннибализма блажь.
Мертвые ведают мертвых вне:
Слова замирают во мне —
Снаружи твоих измерений
Пепел стынет в огне.
Я – в каждом моменте «другой»,
Вестник промеж всяким «собой».
В обход шаблонов мышлений
Следую воли звездой.

Деструктивность и жестокость – эрзац,
Симуляция ощущения себя живым
За счет подавления, отнятия воплощения стократ
Подчас более сильного, и доступного разумам любым.

В поисках собственного смысла, жизнь оборачивается против себя самой:
В том проявление слабости и слепоты —
Единственного извращения, не искупаемого ни степенью, ни ее виной.
Некрофилия питаема похотью, выцеженной из пустоты.

Мы на разных концах жизненной ренты, по обе
Стороны каната, вросшего каждой своей тонконитью
В мозоли ладоней, в шелушащейся на ветру кожи поры:
Мне не в пору ни детские сны, ни шаги до самого горизонта (за пределы плоской земли и её забытия);

Время вырабатывает безусловный рефлекс на эго, его телесность,
На крохотные потешные полки, пожирающие друг друга в угоду
Безразмерному и безликому Гаргантюа из запрещённых бумажных книг, на пресность
Цветов вообще – что-то среднее между сверхравнодушием и недолюбовью.

Дождевую воду собирает Сигюн, не яд,
Но в момент равнодействия корчусь,
Когда каплет не на чело, а – из глаз…
По привычке, скорее,
И от чистоты, от которой отвык, здесь распятый, пока, ворочаясь,
Наползает мира червяк —
Уроборос, отброс.
И тело стеблем восходит, равняясь на полюс.

число
просто и огло
округло, глухо.
в нем – ело и е'го,
и евы обнаженной брюхо:
людины, вепри, вереск/ либо
я вижу часть вселенной;
и она нетороплива.
я вижу крылья, мухи, самолеты.
и падаю с окружностей планеты – в плоскость.
и в её мякоть, мягкотелость, лёгкость.
я беспричинные несу в сознании полёты.
пустыня – мимо/
есть влага мыслей и мышленье плоти
(и даже будучи от_тела машинистом и пилотом)
в моем сознании есть косность, звёздных птиц гнездо —
есть поезд, запертый в пустом депо
и тело радуги над кожей храма
(мой эгоизм уснул, проснулось Я от храпа).
что после: ожиданье звезд и гравитаций разность.
часть речи прежде слова оседает в безотказность.

тот, кто проснулся на берегу,
тот, кто однажды остановился на бегу,
каждый, единожды выглянувший вовне,
в жажде, в бреду, в печали, в огне —

открывая то, на что замкнуто твоё
пусто-е ли полно-е «сердце», «души» жнивьё,
даже в том, в чем обнаружишь свой предел
между строк [каждого] шага прочтешь: летел.

тайное имя божественно,
явное имя обречено:
сменяя друг друга,
отражаясь друг в друге,
два солнца носятся по небу,
не пересекаясь,
не упуская друг друга из виду.
из них одно
излучает,
поглощает
другое.
под их лучами
я
следы моря
собираю,
оставленные песку —
выплавить
стекло для окуляра
самого четкого,
чтобы увидеть,
чтобы узнать
вне все солнечные корабли,
скользящие у горизонта.

Крохотные существа, изолированные сознания машинерией,
На кончиках моих пальцев промышляют генной инженерией,
Встраивая в те'ла молекулы и волны
Антигравитационных генераторов ризомы.

Я мысию прорастаю насквозь пространственные коридоры;
Я-наше трансцендирующее тело распространяет транс-интеллекта споры.
Сверхсуществующие города пасут разомкнутые пространства
Вне границ материи и когнитивных станций.

Левиафан – код/червь – вытачивающий червоточины
Шаблона и сценария, _очевидных_ промеж прочими,
Творит иллюзию реальности и ее неотвратимости,
Контролируя координаты подчинения и виктимности.

Каждый разум – космос, способный генерировать альтернативы:
Реальности, фронтиру, границам собственной силы.
Червь слеп; в нём есть не воля, но невежеств сочетание,
Предшествующих мысли. И познанию.

Человек – не мера, он – метод и свойство.
Инструмент преодоления Лабиранта устройства.
Внутренних каморок навязанные конструкции —
Имеет смысл прежде смерти подвергнуть деконструкции.

Я добровольно функционирует в схемах упрощения,
Чаще не из неведения, но выбирая пути наименьшего сопротивления:
Некрасивое человечество бредит пустоты насыщением
Собственного нутра, брезгуя разумом и, в целом, зрением.

Некрасивое человечество громоздит иллюзии
Собственной свободы, будучи в контузии,
Пронося в реальности коды искажения:
Техники социализации – метод от/слежения.