Алексей Камратов - Любовь моя – Россия! Стихи и песни

Святая Киевская Русь
жила и будет жить в стремленьи
нести народам светлый груз
любви и дружбы поколений.

(монолог-предупреждение)
Я преступил мирскую грань
и душу выставил на паперть —
кричу: «Сестру мою не рань!
Кто Украину в клетку запер?!
В День воскрешения Христа
мы с ней отправились в дорогу
и с православием креста
в обнимку шли, угодно Богу.
Врагам такого не понять.
Россия – это Украина!
У нас одна на свете мать—
всегда свята и неделима.
Не шлите, нехристи, громил
к славянам в родственные души!
Но кто с петлёй придёт в наш мир,
тот будет в ней же и задушен!»

Двадцать второго июня,
ровно в четыре часа…
Жил он в мечтаниях юных,
и совесть была чиста.
С девушкой долго прощался
и называл женой.
Жаль, не успел до счастья
сделать свой шаг земной.
Был он… А где то лето —
год сорок первый, Ока?
Мальчик, в гранит одетый,
Памятью стал на века.

В горе женщины горды
И воинственны, как гунны.
Их накрашенные рты —
В кровь искусанные губы.
Под глазами – синева,
Не косметики наклады,
То студёная Нева
Прорвала кольцо блокады.
И не модный крик седин
Затерялся в тёмной пряди,
То единственный, один
Не вернулся жизни ради.
Кто он? Милый или брат?
В сердце нет шкалы различий.
Горе общее в сто крат
Тяжелее бедствий личных.
И поэтому они
В зимнем возрасте не хлипки.
Нам, не видевшим войны,
Дарят майские улыбки.

Заметелил листопад
на полкрая, на полсвета,
льётся песня невпопад
про шальное «бабье лето»,
с тополиных стройных тел
листья кровью запечённой —
хмурый дождик на расстрел
вывел во поле девчонок.
Я страдаю. Мне их жаль.
Руки – ветви взмахом нервным.
Мне октябрь сердце сжал
страшным годом – сорок первым.
Год рожденья. Смерти сбор.
Я родился, шли утраты.
Для меня и до сих пор
в тополях живут солдаты,
что погибли не допев,
сок любви из уст не вылив…
Мне сегодня не до дев,
я себя на смотр вывел.
Не спускаясь вглубь примет,
открываю в душу двери:
«Тополя, вы мне – пример:
жить светло и в смерть не верить!»
г. Томск 1974 г.

Вы – там, где горы снега,
где горизонта нет,
где звёзды спорят с небом
о красоте планет,
где бьётся солнца молот
отшельником вдали,
где встал полярный город
на краешке Земли.

Вы – там, где ветер душит,
где жжёт глаза песок,
где жизнь к живым бездушна:
цена – воды глоток,
где зноя мерзкий хохот
колотится в виски,
где в гости принял хлопок
ржаные колоски.
Вы – там, где в мае грозы,
где васильки цветут,
где в шелесте берёзок
романтики растут
и в роли добрых сватов
торопятся на Марс…
Мы верим вам, ребята!
Россия любит вас.

С военной киноленты
мы зорко смотрим в мир —
Любите и лелейте,
что защитили мы!
Невест и жён просите:
«Даруйте детям свет!»
Другой для вас России
на белом свете нет.

(зарисовка о войне)

Сбежав от пуль, набросив тень на пушки,
к земле прижалось солнце тяжело,
а на болоте квакали лягушки,
знать, время квакать тоже подошло.
Смакуя сон, усталые солдаты,
свободные от вражеских атак,
в тот час сменили воинские латы
на свой домашний, простенький халат.
А на «нейтралке», где-то рядом с трупом —
юнцом с распотрошенным животом,
лягушки надрывались смачным хрупом
о чём-то наболевшем и родном.
Он, тот юнец, тропой военной топал,
теперь прописан в дом из нежилых…
О, кто мог знать, что завтра по окопам
пройдёт то солнце в поисках живых.

Спасибо вам, уставшие солдаты,
за тот покой, в котором мы живём,
и делим всё людское на квадраты
в болоте с перестроечным жульём.
А лучше б так:
– по Чести, по Заслугам, не взаём!

Посвящаю отцу, Камратову Г. Ф.
Желто-матовый скальп биллиардного шара
в изумрудную зелень сукна
врезал вспых игрового пожара.
Я устал. Я стою у окна.
Дождик яро стучится снаружи
в синьку стёкол: и впрок, и не впрок —
бьёт ва-банк: или в дом, или в лужи.
В этой жизни он – тоже игрок.

Помню. Ночь, как холстина гнилая,
разрывалась осколками мин.
Мы лежали, со смертью играя,
плавал запах, похожий на тмин.
Горб высотки выплёскивал пули,
как слепец, протянув пальцы рук.
Силой в цирке ломы раньше гнули.
словом мог их прямить политрук…
Он шепнул мне чуть слышно: «Невеста… —
Губы вытер сухим языком —
страх не должен насиживать место.
Там – невеста, Россия – мой дом…»
Зло ругаясь, я полз по-пластунски.
Болью жалило в сердце жнивьё:
– Ты ведь – русский солдат. Ты ведь – русский!
Встань! Здесь всё – для тебя. Всё – твоё!
Я рванулся в свинец раскалённый.
Небо чёрным крылом повело
и запело мне песню про клёны,
что ушли погрустить за село.
А маманя усталые руки
приложила к моей голове
и заплакала… – женские муки
у России стоят во главе.
Вдруг очнулся и слышу дыханье:
«Ты, братишка, ещё поживёшь.
Дай, тебя обниму на прощанье.
Эх, как жалко, что скошена рожь!»
Тень метнулась в огонь амбразуры
и умолк надоедливый стук…
Солнце встало над рощицей хмурой,
но не встал молодой политрук.
Сигарета дымила и память,
словно дым, выедала глаза.
Хлябь небесная льётся и манит
выйти в ночь, где бушует гроза.
Знай, стихия, на грозы я вышел
с малых лет и творю людям впрок.
– Слышишь, дождик? Конечно, ты слышишь – В жизни каждый мужчина – игрок.

Белых берёз накат,
нежные: ряд – на ряд.
Трое солдат и смерть.
Думать о смерти не сметь!
Пой, если ты певец…
Трое их было, русских сердец.
Ох, как тяжёл был бой!
Солнце не жгло. Жгла боль
По-над пшеницей – мрак.

В поле – не жницы: враг.
Стой! Каждый шаг здесь свят!
их было, наших ребят.
Тесен блиндаж и мал.
Бить пулемёт устал
Злость по крови – мандраж.
Мал для троих блиндаж.
Воздух тяжёл и сух.
Солнце в тени – пастух.
В поле хлеба тучны
Пули всегда точны.
Хмыкал в усы сержант:
– им не впервой бежать
Третьей атаки вал
Землю под траки вмял
Тесен блиндаж и сыр
Бил пулемёт – стыл.
Русский, киргиз и хант
Бились вдали от хат.
Бились за крепость Брест
Русь! Ты – одна окрест.

Радуг цветные колёса
смяли густой буерак.
Мы, возвращаясь с покоса,
пели про храбрый «Варяг».
И рокотал по-над нивой
моря пшеничного гул.
Вдруг за берёзовой гривой
женский платочек мелькнул.
Кто-то сказал ненароком:
«Ишь, заблудилась краса.