Алексей Камратов - Любовь моя – Россия! Стихи и песни

Прикорнув, снежинки – звёздочки
тая, плачут на ладони.
Мне даны всего две горсточки
снежно – зимней какофонии.
Припаду губами влажными
к внеземным цветам из снега.
Для меня важнее важного —
муза, льющаяся с неба.
Искры холода небесного —
огоньки на кране башенном.
Кто там с облака белесого
голубой косынкой машет мне?
Снег, не прячь за белым маревом
образ милой незнакомки.
А глаза, наверно, карие
с посеребренной каёмкой?
Я люблю тебя, Вселенная!
Звёздный снег в ладони сыплет.
Небо, песня незабвенная,
жар ладоней не насытит.
Закружи меня, метелица,
снегом неба южной Таврии.
Снег – любовь. Любовь не делится.
А глаза, наверно, карие?

Дерзкая, девчонка голенастая,
школьная любовь. Девятый класс.
Помнишь, по ромашковому насту
солнце босиком пускалось в пляс?
Ёжик мой бычком глядел задиристо —
тоже солнце с памятью тепла.
Он сберёг хвалу газетной вырезки
про июль, пришедший из села,
где всем классом, и учитель тоже —
добрый литератор и чудак,
спали, убаюканные рожью
в мягких копнах… Утром на руках
ныли ссадины – следы знакомства с полем
городских изнеженных ребят.
Целый месяц мы играли роли
шефов у коров и у телят.
Стрекоза, а помнишь алый вечер,
уносящий день в потёмки рощ?
Детство позабывшим вспомнить нечего,
мне забыть прекрасное невмочь.
По шестнадцать. Разве это мало?
Мы считались взрослыми вполне.
Ты в себя мальчишек повлюбляла,
а в любви призналась только мне.
В ночь мечтать, держа ладонь в ладони —
сказка и на небе, и на дне…
Во вчерашнем молодость не тонет,
Постарев, грустит наедине.
Вот и я к сединам юность вспомнил —
голенастую, с букетиком гвоздик,
мемуары записав в двухтомник,
а июль тот – в этот скромный стих.

Вы – добрая, милая женщина,
немного устали. Правда?
Морщинки у глаз ваших шепчутся
без слов обаятельно, право.
Шептать им про счастье дозволено,
дозволено смех опечалить.
Поэтому будет не больно мне
сказать, что любви в вас не чаял я.
Сейчас, покружив в полноводии,
готов побежать к Вам навстречу
и снова, случайно бы вроде,
взглянуть на красивые плечи,
в глазах утонуть и обжечься,
прижаться к пунцовости вишенной,
копировать плавные жесты,
брать всё – в чём ни капельки лишнего.
Потом, отряхнув наваждение,
рождённую взглядами крепость,
сказать: «Вы – моё наслаждение».
А сладость мужчине – в редкость.
И месяц за месяцем в гости
ходить к вам, и ночи бесценные,
собрав по крупиночкам в горсти,
вложить в нечто полное, целое.
Чтоб солнце те ночи, как в памятку,
взвихрило лучами из прошлого…
Я помню, сынишка ваш маленький
сказал: «Этот дядя хороший!»
В глазах ваших тёплые искорки
грустят о далёкой той встрече.
Ответьте, а было ли искренним —
жечь вместе церковные свечи?
Сейчас ковыли запорошены,
как наша неспетая дружба,
с которой навряд ли всё спрошено,
с которой ещё что-то нужно.
ВЫ – милая добрая женщина,
и я не имею права
для памяти быть изменчивым…
Вы – совесть моя. Вы – правда.

Луноликая красавица
из краёв озёрной сини,
мне с печалями не справиться
и расстаться жалко с ними.
Я тебя люблю по-прежнему —
синеглазую, далёкую.
Загляни в печаль глубокую,
одари меня надеждою,
что вернёшься – поздно, рано ли,
в мой седой вигвам из юности
окропить бальзамом раны мне
из колодца женской мудрости.
Домик карточный разрушится,
сгинет в ночь лихое прошлое.
Я виновен. Я не нужен вам
за нахальное и пошлое.
Видишь, я бываю вежливым,
не могу ворваться окриком
в жизнь правдивую и нежную,
не затоптанную подленьким.
Годы… Годы потускневшие
от разрухи сгнили полностью.
Люди, в жизни цель нашедшие,
могут выпить чашу гордости.
Так и ты, моя далёкая,
Юность вечная и гордая,
не спеши прийти с упрёками,
будь в своём молчанье твёрдая.
Я останусь в одиночестве
с огоньком надежды трепетной.
Как тебя увидеть хочется!
Но не хочется быть третьим.
Луноликая красавица
из краёв озёрной сини,
знай, любить тебя мне нравится..,
но вдали от стен России.

Поток машин. Двадцатый километр.
С обочины девчонка голосует.
Включённых фар мигающий подсвет
заботы ежедневные тасует.
От света фар бетон на трассе жёлт,
а платьице девчонки – взмах платочка,
чтоб каждый встречный мимо не прошёл
и добрым делом доброе упрочил.
Поток судеб в потоке тех машин.
Пропели тормоза: «Садись, поможем»
И газик по «бетонке» заспешил,
как всякой доброте спешить положено.
В лесочке вновь заухала сова,
бегущий свет она напрасно судит.
Всю жизнь хотел бы я голосовать,
чтоб добротой переплетались судьбы.

От Змеи и Скорпиона с Любовью!
Небо загрустило в одиночку,
Даже самолёт не пролетит.
Грозовая туча, сделав «бочку»*,
разыграла ливню аппетит.
Мы сидим на лавочке в беседке,
парк дрожит кленовою листвой.
Молнии под гром срезают ветки
с древа жизни, ставшего судьбой.
Нам – по двадцать, то ли ещё будет!

Впереди – заманчивая даль.
От смущенья слова не убудет —
душу был готов тебе отдать.
Ты спросила: «Неужели, правда —
счастье притаилось за углом?»
А в глазах – блеск молнии наградой…
Кто же знал, что позже грянет гром —
поезда разъедутся по свету
в города с рекламной суетой.
На себя грешу, и ты не сетуй —
мы пришли в Любовь не на постой.
Ей, как нам, не лучше и не «плоше»*,
извини за дикий каламбур,
говорю любви воскресшей: «Проше*
в галерею парковых скульптур!»
Все приходят поздно или рано
к милым с виноградною лозой…
Но не заживёт на сердце рана,
в детстве нанесённая грозой.

Прим.* Плоше, проше (польск.) – хуже, прошу.

На Гаити – сезон дождей.
Рядом с ним мокнет остров Куба.
При желании быть нежней,
как всегда получилось грубо —
на оленях летел к тебе,
бросив Север к чертям собачьим —
не бросают друзей в беде,
а вот я не сумел иначе.
Жёлтым глазом мигнул маяк —
тёплый взгляд старины Колумба,
и я сразу душой обмяк,
и зарделся цветочной клумбой:
– Не ждала? Шар земной так мал!
Всё возможно, коль годы спеты
Сан-Доминго! А где Ямал?
Он – с другой стороны планеты.
Нам судьба подарила шанс,
склеив две половинки шара,
посчитала к Любви аванс
за попытку благого шага —
вновь свела и свила в клубок
жарких встреч на пределе риска…