Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

Таня тоже осталась довольна вкусовыми качествами напитка, как-то быстро повеселела и перестала дрожать. Мне не оставалось ничего другого, как присоединиться и тоже отведать чудесной жидкости. Штрейкбрехером себя чувствовать не хотел. Амрита оказалась в меру сладкой, слегка тягучей и напоминала млечно-винный коктейль. Неплохо для напитка бессмертия. Я передал тыкву по кругу, и мы сделали еще по несколько глотков. Свою порцию я не допил и на всякий случай спрятал остатки обратно за пазуху. Ничего особенного, кроме легкого головокружения и разлившегося по телу тепла, не почувствовал. Впрочем, эффект допинга определенно наблюдался: сил прибавилось.

– До чего все глупо вышло, – вздохнула Таня, перебравшись ко мне. – Вроде мир спасали, а сами сидим тут теперь, мерзнем и не знаем, что делать. Амриту вот выпили. Герои.

– Спасли ли? – хмыкнул я.

– Мы старались, – сказал Саня. – Делали что могли и как могли. Как считали правильным, так и поступали. Теперь осталась одна задача: выбраться отсюда и вернуться к нормальной жизни. Хотя мне кажется, что этого-то я теперь сделать и не смогу: жить как все.

– Представьте себе эпитафию: «Он старался». Все бессмысленно.

– Не все. Теперь мы вернемся в Явь, на Землю, и предупредим всех о грозящей опасности.

– Кто нам поверит? Скорее, в психушку упекут. Какой-нибудь психиатр сделает карьеру на наших случаях.

– Да пусть как хотят. Мы сделали все от нас зависящее. Вторжение на Землю сорвали. Пока, по крайней мере. Теперь пусть эти сонливцы сами о себе позаботятся. Нечего все время прятаться за чужими спинами.

Амрита подействовала на Юдина самым неожиданным и банальным образом.

– Пойду-ка я прогуляюсь в окрестные кусты, – сказал он и скрылся из виду. Мы остались вдвоем.

Таня нежно погладила меня по щеке:

– Я люблю тебя, солнышко.

– Я тоже тебя люблю, милая.

Некоторое время мы целовались. Чтобы было удобнее, я поднялся, увлекая девушку за собой. Ветер шевелил ее волосы, мои руки крепко прижимали ее тело к моему. Так было теплее, и огромная черная дыра в душе на время перестала беспокоить меня. Таня была прекрасна, смерть – иллюзорна, ночь – союзница. Несколько эфемерных минут счастья, в расчете на которые мы и влачим существование.

Не знаю, как это получилось, но Таня сделала неловкое движение ногой и ударилась пальцем о выступающий корень Мирового древа.

– Ой, как больно, – сдавленно взвизгнула она и неожиданно громко расплакалась. Видимо, мера ее страданий переполнила чашу. Она всхлипывала не переставая, а я старался ее утешить, сразу даже не сообразив, в чем дело. Внутри меня как будто что-то оборвалось. Я подумал, что то самое, невидимое враждебное присутствие, которое я уловил своими фибрами, достало ее неведомым образом.

С моей помощью она добралась до ствола Ашваттхи, взялась рукой за одну из ветвей и подняла стопу, чтобы рассмотреть, насколько сильно она травмирована.

– Ничего страшного, – сказала она, успокоившись, – все уже прошло.

Это были ее последние слова в мире предков. Меня словно ударило током и отбросило прямо в костер. Волоски на ногах обгорели, я потратил несколько секунд, чтобы отскочить и отделить уголья от моих шипящих пяток, но картина, свидетелем которой я стал, заставила меня забыть об ожогах, боли и развороченном костре.

Ветвь, за которую она держалась, превратилась в извивающуюся струю расплавленного металла. Из перстня «Индры», который я подарил ей на память о нашей первой «брачной ночи», растекалось золотое свечение, обволакивая мою девушку прозрачным огненным коконом. Таня, видимо, пыталась кричать, но наружу проникало только едва слышимое мычание, причем скорее удивленное, чем испуганное или исполненное боли. Я бросился к ней, попытался оторвать от Древа, но меня всякий раз с силой отшвыривало назад, обжигая. Мои ладони покрылись дымящейся кровью, а тело едва не разбил паралич. Рыдая от бессилия, я подполз к ней настолько близко, насколько мог, и наблюдал, как зловещие силы заботливо пеленают ее в пылающий саван. Похоже, девушка перестала замечать меня и все, что творится вокруг. Лицо Тани приняло умиротворенное выражение, а затем, я готов поклясться, на нем проступила улыбка.

Черты милой растворились в огне, смерч света закружил мое любимое существо, живая змеящаяся молния выскользнула из кокона и, секунду порезвившись в воздухе, шмыгнула в крону Древа. Остатки смерча взорвались снопом светящихся искр и осыпали меня золотой пыльцой. От Тани не осталось и следа. Я стоял на коленях и навзрыд плакал, омывая горючими слезами волдыри на руках. За этим меня и застал Юдин.

– Что вы тут делаете? Что за вопли? – с тревогой в голосе спросил он, приближаясь.

Что дело не ладно, он понял сразу, но догадки у него сработали совсем не в ту сторону.

– Дерьмо! – проревел он. – Ты что с ней сделал? Где Танька?

Я ничего не мог ему ответить, и он, безнаказанно схватив за волосы, принялся избивать меня. Я почти не сопротивлялся, только старался закрыть лицо руками.

– Решил-таки выполнить наказ своих хозяев, да? Принес ее в жертву? Отвечай, скотина!

– Перестань, дурак. Ты ничего не понял, – наконец очнулся я.

Он, вне себя от гнева, отбросил меня наземь. До него наконец дошло, что я сам, скорее, похож на жертву. Он рассмотрел ожоги на ногах, потом догадался, что кровь на ладонях – моя собственная.

– Что произошло? – срывающимся голосом произнес он.

– Я. Я не знаю. Ее что-то забрало. Древо забрало. Огонь унес ее, она просто исчезла.

– Что ты несешь? Какой огонь, куда забрал?

С умоляющим взором, сбивчиво и путано, я попытался объяснить ему, что произошло. Вспышка гнева сменилась недоумением и растерянностью. Он сел на землю и тупо переводил взгляд то на меня, то на костер, то на Иггдрасиль. Зато гнев пробудился во мне. Я стал молотить кулаками по земле, потом поднялся и, словно калека, доковыляв до Мирового древа, принялся методично избивать ствол. Под кожей дерева недовольно покатились судороги. Когда силы иссякли, я просто обхватил руками ствол и, стоя так, продолжил рыдать. Наконец и закрома слез опустели. Повернувшись спиной к стволу, я обратил свой взор к небу и с немым укором слал проклятия всему сущему. Край моей одежды все еще тлел. Жестокая вселенная, словно желая без помех понаблюдать за моей скорбью, уняла ветер. Иногда она любит театральные эффекты.

Не уверен, что Саня что-то понял, но, кажется, он поверил в мою непричастность к исчезновению Тани и искренность моих эмоций. Он добыл из заначки сигареты, зажег их и передал мне одну. Как нельзя кстати. Затягиваясь дымом, я обнаружил, что ступни сильно пострадали и я, пожалуй, вряд ли смогу сносно передвигаться. На руки тоже страшно было смотреть: кровь запеклась на содранных волдырях, а там, где не было ожогов, кровоточили новые ранки, возникшие, когда я сдуру дубасил Ашваттху. Почти инвалид.