Валерий Строкин - История с Малыми Тмутараканями [СИ]

На корме тряслись Кузьмич, Карпенко и Студент.

Иван Кузьмич Щербаков, являлся человеком мудрым и самостоятельным в житейских вопросах. Он успел много увидать, когда повоевал и в 1-ую, и в гражданку, против Колчака. Почти вся сознательная жизнь прошла на фронтах и в армиях: белой, потом красной. Как результат ни семьи, ни родни, одним словом бобыль — с задорным, вздернутым носом, длинными пшеничными усами, прокопченными табаком, грустными слегка прищуренными глазами. У него была медленная плавная речь, заполненная короткими паузами. «Человек должен подумать, а потом слово сказать». - говорил он, пыхтя самокруткой.

Между Кузьмичом и Студентом, опрокинувшись навзничь, лежал Петр Иванович Карпенко. Он был из Губернских волонтеров-добровольцев и по характеру был полной противоположностью Кузьмича. Петр Карпенко имел семью: жену и двоих детей, к его «несчастью» это были дочки. К несчастьям он также причислял наличие тещи и тестя, большой земельный участок и дом, возле железнодорожного полотна, подпрыгивающий, как курица, на насесте, от частого движения паровозов. Немного ленивый, глуповатый и нагловатый, а в общем спокойный и толерантный. Уже плешивую голову всегда скрывала кожаная кепка. Полные щеки и припухлый подбородок прикрывали трехдневная, еще не модная в то время, щетина. Гордый римский нос, был, чуть свернут, в сторону, после неудачного падения с дрезины, которой правил пьяный тесть — потомственный железнодорожник. После этого случая он любил говорить: «Тише едешь, дольше будешь».

Студентом несколько лет назад был долговязый, светловолосый и курчавый парень с тонким, иконописным, лицом. Вихрь революции сорвал его с первого отделения филологического курса славного Петроградского-Питерского университета. Позднее кронштадские матросы прилепили ему прозвище, как наиболее грамотному — Студент. «Уже не вечный» — отшучивался Юлиан Октавианович Сидоров. Имя было не бедой, а горем Студента. Буржуйское имя — Юлиан, непонятное отчество — Октавианович, которого он тоже стыдился, и все прикреплено к нормальной пролетарской фамилии — Сидоров. На все насмешки революционно настроенных масс по поводу своего имени и отчества Студент с гордостью отвечал, что его папа сталевар, это самая пролетарская профессия, и не его вина, что папе пролетарию нравилась еще с гимназии история древнего Рима.

— Кузьмич, — затянул песню, Карпенко. — Давай покурим? Кузьмич?

— Кури.

— Так одолжи махры, моя кончилась, — канючил Карпенко. — Я курить хочу.

— Я не хочу.

— Я хочу, Кузьмич? Одолжи…А, дьявол!

Телегу сильно тряхнуло на кочке, она въехала в дубовую рощу. Со всех сторон, словно стража, их обступили высокие молодые дубки, но за их молодыми кронами, проступали очертания их могучих, высоких и кряжистых родителей. Впереди начинался пологий спуск в широкий овраг, склоны которого заросли густым непроходимым кустарником.

— Вот и багровый лес, — объявил Ваня.

— Почему Багровый, а не дубовый? — спросил Юлиан.

— Не знаю, — сын мельника пожал плечами. — Его завсегда так прозывали. Товарищ комиссар, может домой пустите, дорогу я показал, честное слово, отсюда уже недалече. Сами доедете до Хитрово, мне отцу помогать надо.

— Сидеть, отрезал Максим Строгов.

Воз, дребезжа, начал медленно катиться вниз. Мерин шел, настороженно фыркая, поводя ушами, когда колеса телеги наезжали на трещащий, сухой валежник. Его треск походил на частые пистолетные выстрелы.

Строгов незаметно расстегнул кобуру, положил руку на вороненую ручку маузера, внимательно разглядывая склоны старого оврага.

— Цыпленок жареный, цыпленок варенный, цыплятам тоже хочется жить, — шептал Максим.

Почуя настроение начальника, его бойцы схватились за винтовки. Уже сколько было в Губернске страшных рассказов, о нападении на продотряды, кулацких банд. До этого дня в их губернии все было спокойно. Дно оврага густо устилала прелая прошлогодняя листва, высохшие старые ветки. От ветра, метались беспокойные, суетливые тени, обступивших овраг дубов.

— Этой дорогой еще кто-нибудь пользуется? — комиссар сам не заметил, как перешел на шепот.

— Наша Матвеевка, соседние Мурашкины и Хитрово, — не обращая внимания на шепот комиссара, громко ответил Ваня.

Комиссар недобро покосился на проводника, но смолчал.

— Товарищ комиссар?

— Что?

— До ветра мне надо, в кусты, плаксиво затянул сын мельника.

— Чего?

— По большому хочу, так живот схватило, мочи терпеть нету. Товарищ комиссар, я мигом.

— Терпи, казак, вот выедем из оврага.

— Так что, мне рядом с вами кучу наделать?

Максим сердито посмотрел на парня. Лицо Вани исказилось в добродушной гримасе.

— Ну товарищ комиссар, имейте сознательность, у меня срочное дело к кустам.

— Вот, блин, связался. — Комиссар тяжело вздохнул и приказал:

— Студент, проводи парня до кустов, проблемы у него.

Юлиан и Ваня проворно спрыгнули с телеги.

— Пошли, — Студент, скинул с плеча винтовку.

— Поосторожнее с ружьем, конвоир, — фыркнул Ваня, торопливо, чуть не бегом, направился к кустам. Студент, покраснев, закинул винтовку на плечо. Они отошли на пару десятков метров от воза. Ваня, схватившись за портки, полез вверх. Юлиан шагнул следом. Ваня обернулся.

— Тебе что, интересно голый зад увидеть? Или еще что? — Ваня, улыбаясь, уселся под куст.

— А ты не балуй. — Юлиан смущенно отступил и отвернулся.

Его взгляд наткнулся на длинный, поваленный камень, уже наполовину вросший в землю и засыпанный листвой. Юлиан неспешно подошел к камню, напоминавшему поваленную стелу. Смахнул с поверхности, шуршащие листья. На него хмуро уставилось выбитое в камне хитрое лицо старика. Длинные волосы, усы и борода, почти все скрывали, кроме змеиного предостерегающего рта и двух выпученных, как у совы, глаз.

Под ликом, шли непонятные черточки и резы. Юлиан присвистнул — древнеславянские письмена?

— Слушай, парень, — он повернулся к кустам, в которых засел Ваня. Там никого не было.

— Ваня! Ванечка? — тихо позвал Юлиан.

— Что случилось? — донесся сердитый голос Строгова.

Юлиан побежал к телеге, на ходу отмечая, как от земли начал подниматься странный, темный туман.

— Что, мать твою? Что случилось? — Комиссар спрыгнул с телеги, пошел навстречу Студенту.

— Где Ваня?

Юлиан растерянно развел руками и глупо переспросил:

— У нашего мельника случайно фамилия не Сусанин?

— Сбежал?!

— Сбежал, — выдохнул, зажмурившись, Юлиан.

Комиссар выхватил маузер.

— Убью сволочь! Эх, студент, студент.

Строгов, побежал в ту сторону, откуда вернулся Юлиан.

Темный туман стремительно и быстро поднимался от земли, под ним ничего уже не было видать. Одинокий, заблудившийся луч солнца, на миг, прорвавшись, через заградительные кроны деревьев, выхватил дно оврага.