Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [СИ]

— Это ещё не всё, — с лёгкой улыбкой отвечал померанец. — С нами ещё и принцесса Евгения, а также благородная мать ваших детей – герцогиня Катарина. Или теперь уместнее называть её царицей Катариной?

— Опаньки, — высоко поднял брови Иван Фёдорович. — Неужто уговорил?

— Вы дали мне поручение, — пожал плечами фон Гершов. — Впрочем, и это ещё не всё. С нами также его высокопреосвященство митрополит Ростовский Филарет, дьяк Томила Луговской и прочие люди, бежавшие вместе с ними из польского плена.

— Что-то до хрена подарков! — глухо пробурчал заметно помрачневший второй прибывший.

— Угу, — хмыкнул государь, а затем представил своего спутника наследнику: – Смотри, сынок, это мой самый верный слуга и самый добрый друг – Никита Вельяминов! Я люблю его как брата, люби и ты его. А сейчас пойдём, проведаем твою сестрёнку… и матушку… раз уж приехала!

Каюта герцогини освещалась лишь нещадно коптящей тусклой жировой лампой. Катарине стало уже немного лучше, и она встретила мужа сидя в кресле. У служанок не было времени привести свою хозяйку в порядок, так что она так и осталась в мятом дорожном платье, со спутанными волосами. Лицо после перенесённых тягот было землистым и на редкость некрасивым.

— Матушка, посмотрите, кто нас встретил! — радостно завопил Карл Густав, таща за руку отца.

— Сидите, сударыня, — остановил жену царь, видя, что та пытается подняться. — Дорога, вероятно, была утомительной?

— Да, ваше величество, — кивнула она. — Я тяжело переношу морские поездки и эта, к сожалению, не стала исключением. Так что мне ужасно стыдно, что вы застали меня в столь жалком виде.

— Не печальтесь. Дорога до Москвы долгая, но в значительной мере сухопутная. У вас будет время оправиться и предстать перед новыми подданными во всём великолепии.

— Вы очень добры, государь. Но как случилось, что вы встретили меня здесь?

— У меня тут были дела, — уклончиво ответил муж и засобирался. — Не буду вас утомлять, мадам. К тому же я хотел увидеть дочь. Где она?

— Пойдёмте, отец, я покажу! — потащил его за собой Карл Густав. — Евгении было нехорошо, не так плохо как Петеру, конечно, но тоже дурно и она с няньками внизу…

— А кто такой Петер?

— Мой друг. Его отец служит конюхом в Гюстрове, а матушка была служанкой у прежней герцогини…

— Вот как?

— Да, а Евгения всё время шторма плакала и прижимала к себе куклу, что подарила ей Клара Мария…

— Бабушка?

— Нет, не бабушка, а сестрица Клара Мария. Мы хотели чтобы она поехала с нами, но она осталась в Ростоке.

— Принцесса Клара Мария…

— Да, принцесса – моя сестра! Впрочем, вы отец, вероятно, знаете её и её матушку…

— Хм. Некоторым образом…

Пока государь общался с членами наконец-таки обретённой семьи, оставшиеся на верхней палубе Клим с Каролем, тоже обсуждали неожиданную встречу.

— А Никита, кажется, совсем не весел? — спросил у Рюмина фон Гершов.

— Так не бывать ему теперь царским свояком, вот и злобится, — вполголоса, так чтобы не услышал Вельяминов, отвечал дьяк.

— Но он, кажется, совсем не хотел такого?

— Ну, так мужик неглупый, хоть с виду и медведь-медведем. Понимает, что нечего в калашный ряд со свиным рылом соваться… Да только ум – умом, а в глубине души, боярскую шапку, поди, не раз уже примерял!

— А я полагал, что он против.

— Чтобы Алёна в полюбовницы пошла? Знамо дело против, что он сестре или чести фамильной враг! А кабы Иван Фёдорович чин чином посватался, так разве хоть слово поперёк бы сказал? Ладно, молчи, а то Никита и так волком смотрит, того и гляди в рыло кому-нибудь заедет от широты души и весёлого характера. Да не вылупляй глаза, сам, поди, знаешь, что у нас на Руси от мордобоя и шпага не спасёт!

Рюмин ошибался. Никита переживал вовсе не из-за потерянной возможности породниться с царём. Ему было жаль сестру, и он не представлял, что с ней будет, когда она узнает о приезде Катарины Шведской в Москву. "Ещё в монастырь уйдёт, — с тоской размышлял он. — Совсем один останусь!" А ведь в последнее время было всё так хорошо. Жили они мирно и ладно. Алёна почти остепенилась и не сбегала из братнего терема, погулять по московским улицам, как простая горожанка. Да и принятая в семье сиротка – Лиза Лямкина совсем уж попривыкла к ней и даже звала – матушкой…

— Государь, — отвлёк царя от тягостных раздумий Рюмин.

— Чего тебе?

— А ты как здесь оказался, да ещё и с Никитой и прочими ратными?

— Ну, так датчане же корабль мой потопили, да тебя в полон взяли… Вот я и…

— Да не так всё было!

— А как?

— Юленшерна тех датчан и голштинцев нанял! Уж больно он тебе досадить хотел.

— А Кристиан тут ни при чём?

— Ну, не то, чтобы совсем… Он, когда Карлу Юхану убежище давал, прежде оговорил, что тот без его ведома и шагу не ступит. Да только кто же знал, что этот граф шведский совсем, как ты говоришь, с катушек съедет?

— И что?

— А ничего! Только король датский как узнал, что тот за разбой принялся, так и выгнал его прочь. Правда, тот уже всё приготовил, для похищения дочки твоей… Уж не знаю, что за паскудство он затеял, может выкуп взять, может ещё чего удумал, а только даже меня, многогрешного, давить не стал, а вывез из Дании, да на своём корабле спрятал до поры.

— А с Глюком тоже Кристиан ни при чём?

— Может и так! Там тоже без Юленшерны не обошлось, только теперь как узнаешь? Кабы я в плен не угодил, да в цепях столько времени не потерял, глядишь и распутал бы чего…

— Хм. Тогда неудобно как-то получилось.

— Ты о чём?

— Ну, я подумал, что раз датский король так, то почему мне так нельзя? В общем, я тут немного Эзель повоевал… Ну а что, корабли были шведские, у нас своих нету. На мордах у нас тоже не написано, что мы – русские. В общем, начисто ограбили островок. Даже жалко было…

— О Господи! Государь, ну что ты как дитё малое? Тебя же ни на миг без присмотра оставить нельзя! Взял и войну с датчанами затеял…

— Да ладно тебе. Крайним всё равно Густав Адольф будет! — беспечно отозвался Иван.

— Дай-то Бог!

— Погоди-ка, — прислушался Иван Фёдорович. — А что это за песня такая знакомая?

— Да детушки твои горло дерут. Сказывали, что Клара Мария – дочка Марты, их научила. Чудная песня, вроде по-нашему поют, а ничего не понятно!

Песенка и впрямь была презанятная. Карл Густав, Петер и Евгения, хоть и не понимая слов, дружно выводили:

— Кто, ты говоришь, научил?

Уважаемые читатели, пошутил я. Не будет в окончательном варианте этой песни:)))

Mutti – мамочка (нем.)

Терпсихора – муза покровительница танцев и хорового пения.