Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон. Выбор алианы

– Я лишь хотела уравнять шансы! Я не желала графине зла! Вы… вы… – всхлипнула она и продолжила, уже больше не сдерживая слез, рукою показывая в мою сторону. – Вы постоянно ее выделяете! А нас… нас вы как будто даже не замечаете. Как бы ни старались заинтересовать, что бы ни делали, для вас существует только Фьярра! – Алиана зажмурилась: по щекам, заполыхавшим румянцем стыда, одна за другой катились слезы отчаяния. Керис стиснула кулаки так, что костяшки побелели на пальцах, и прошептала севшим, как будто не принадлежавшим ей голосом: – Мы привязаны к вам чарами. И нам больно, обидно и неприятно, что она, несмотря на все свои капризы и выходки, постоянно удостаивается вашего внимания. А мы здесь как будто лишние…

– И вы поэтому пытались отравить Фьярру? Надеялись, благодаря вам наступит торжество справедливости? А когда не получилось навредить эсселин Сольвер, решили ее подставить. Этими поступками вы раскрыли себя, княжна. Показали свою истинную сущность, – жестко произнес Скальде, ледяное сердце которого слова алианы даже не царапнули. – Найдите же в себе мужество признать ошибку и не прячьтесь за показной обидой.

– Я просто боялась разочаровать отца! – Девушка спрятала лицо в ладонях и горько расплакалась.

– Как думаете, что почувствует князь, узнав, что натворила его старшая дочь? – взял слово огненный маг. Мужчина выступил вперед, из тени своего властелина, и продолжил: – Еще большее разочарование. Разоблачить вас оказалось несложно. Нашлись те, кто вспомнил о похожем случае. Когда одна из невест на отборе у князя Серых пустошей, вашего отца, внезапно заболела и была вынуждена уехать. Отыскать в городе зельевара, которому было заплачено за яд, тоже труда не составило. Вы рисковали, эсселин. В первую очередь той, на которую нацелили свое оружие. Без своевременного вмешательства лекаря последствия зелья могли быть необратимы. Эсселин Сольвер повезло, но пострадали ее сиятельство. Графиня д’Ольжи пострадала ни за что. Из-за вашей зависти.

«И амбиций», – мысленно поставила я точку в обличительной речи мага. Ни за что не поверю, что Керис двигало желание обратить на себя внимание жениха. Все, что ее интересовало, – это трон и корона. Любовь к власти затмила и рожденные привязкой чувства, и, как оказалось, здравый рассудок.

Если честно, я ничуть не удивилась, узнав, откуда у этой грязной истории растут ноги. Никакая другая алиана, находясь в здравом уме и твердой памяти, на такое бы не отважилась. Хорошо, что во всем разобрались, и старейшины перестанут обвинять меня хотя бы в покушении на Даливу.

Впрочем, они все равно найдут повод презирать эсселин Сольвер. Благо и мне, и им терпеть осталось недолго. Скоро этот кошмар (отбор то есть) закончится.

– Могу я идти собираться? – тихая просьба и взгляд, намертво приклеенный к ажурному узору скатерти.

Я не видела глаз алианы – то метавших громы и молнии, то напоминавших неживые стекляшки, – но была уверена, сейчас в них плещется страх. Скальде проявит милосердие, если просто отпустит оступившуюся невесту. Но в Адальфиве, как уже успела заметить, милосердие было не в почете.

Тальден проигнорировал вопрос Керис, как игнорировал саму княжну. Вроде бы и с ней разговаривал, а такое ощущение, что смотрел сквозь девушку. Я тоже порой ощущала себя рядом с ним неодушевленным предметом вроде носового платка или карманного зеркальца, которое и потерять не жалко, и могла себе представить, что испытывала сейчас алиана.

Отвратительное ощущение. Да еще и в случае Керис приправленное страхом.

– Князю будет интересно узнать, как его дочь расчищала себе дорогу к власти. Как его жена стала княгиней. Вы, эсселин Мадауг, своими действиями подставили не только себя, но и вашу родительницу. Вы – гнилой плод, рожденный от ядовитого дерева. Лгунья, осмелившаяся обмануть своего жениха. И не заслуживаете ничего, кроме презрения.

И почему мне кажется, что последние слова были адресованы не горько всхлипывающей княжне, а мышкой сидящей мне? Паранойя или завуалированный намек Ледяного?

– Ни вы, ни ваша семья отныне нежеланны при дворе. Надеюсь, когда-нибудь все-таки раскаетесь. Сейчас я вижу в вас только злобу и ненависть. Идите!

Алым пламенем взметнулись юбки. Керис промчалась к дверям, ни на кого не глядя, и после ее ухода на Карминовую столовую обрушилась тишина. Тяжелая, угнетающая, словно нас погребло под лавиной из камня. Внутри неприятно горчило от всего услышанного, а сердце, как ни странно, сжималось от сожаления.

Глупая молоденькая дурочка. Керис была слишком порывиста, слишком эмоциональна. Любила действовать, не любила думать. Вот и додействовалась, не думая. Сама поставила крест на своем будущем.

– Эсселин Сольвер, мне жаль, что, находясь в моем замке, вы уже дважды подверглись опасности, – донеслись до меня тихие слова.

Как же они отличались от тех, что больно ранили меня вчера! И которые по-прежнему звучали в сознании траурной музыкой.

– Если князь Ритерх пожелает, он может потребовать у князя Серых пустошей платы и наказания для эсселин Мадауг, – просветил меня третий маг, до сих пор хранивший молчание.

– Князь Ритерх не пожелает, – категорично ответила за «отца». – Я не буду его тревожить и рассказывать ему об этой неприятности.

– Да, вы любите не рассказывать, – мрачно усмехнулся Скальде.

Еще один маленький гвоздик в крышку гроба, в котором он хоронил все, что я к нему испытывала.

– Хвала Претемной Праматери, я не пострадала. Если графине будет угодно, она может требовать у отца Керис любой расплаты. Отравили ведь ее сиятельство, а не меня. Хотя, как по мне, эсселин Мадауг и так уже достаточно наказана.

– Это решать графине, достаточно или недостаточно, – бросил напоследок Герхильд и, пожелав нам приятного завтрака (весьма странное пожелание при таких обстоятельствах), удалился вместе со своими магами.

Оставив нас, алиан и монахинь, в унылом молчании.

Поговорить с Ариэллой удалось только ближе к вечеру. После трехчасового занятия с эссель Жюдит, начало которого ознаменовалось конфронтацией моего хореографа с моей монахиней.

Все началось с того, что Розенна имела неосторожность пренебрежительно отозваться об искусстве танца, бесхитростно заявив:

– Пляски – это для продажных и падших. Все эти бесстыдные движения, что вы сейчас показывали, разжигают в мужчине похоть. Самые низменные желания. – Суровый взгляд монахини, точно мухобойкой, придавил хрупкую нимфу танца к полу, после чего принялся давить меня. – А ведь нет уверенности, что наследник выберет именно вас, эсселин Сольвер. Лучше бы спели ему, а не заведомо клеймили себя печатью порока.