Кира Калинина - Змеиный медальон

Вели его, следили – чуженин-то, похоже, сам прямиком к Маре направлялся. Любопытно им стало – найдёт дорогу или нет. Но сказано же: препроводить. А если он сам на место явится, то они вроде как указания не выполнили. Да и боязно потустороннего в сельцо допускать. С виду вроде человек, а там кто знает…

Блошка шёл впереди – легко, уверенно. Подпрыгнул, сбив наземь шишку с ветки над головой, поднырнул под длинный сук, выпрямился… Сверху ему на спину метнулось что-то мохнатое размером с белку. Кешка крикнул: "Берегись!" Вскинул руку – смахнуть… Остроносый зверёк с бурыми леопардовыми пятнышками на палевой шкуре приник к Блошкиной шее и сердито зачирикал на Кешку, разинув пасть с острыми зубами. Блошка погладил узкое тельце.

– Тише, Чмок, тише. Это Кен. Он тебя спужать не хотел, – и уже Кешке: – Не мельтеши, Чмок этого не любит.

Зверёк юркнул Блошке за пазуху, устроил под рубахой маленький ураган.

– Хорош щекотаться! – хохотал Блошка, извиваясь спиной.

Чмок выбрался ему на плечо и принялся чиститься, поглядывая на Кешку выпуклыми глазками. Щёки, грудка и кончики лап у него были светлыми, почти белыми.

Хорёк, куница, горностай, перебирал в уме Кешка. Больно мелкий – сантиметров двадцать. Может, ласка? Но им вроде пятна не положены.

– Что за зверь? – сдался он.

– Лазица. А то не знаешь? – удивился Блошка. – Лазает везде. В мышиную нору пролезть может. А уж по деревьям…

Он почесал зверька под подбородком. Чмок ткнулся лбом ему в ухо и вдруг прыгнул вверх, будто подброшенный – Кешка едва различил в ветвях пятнистую шубку.

Блошка улыбнулся вслед хвостатому приятелю.

– Иди, охоться…

Бросил взгляд по сторонам.

– Ладно, не будем привередничать. Вот эта подойдёт.

Он пригнул к земле молоденькую берёзку, рубанул ножом у основания. Примерился, отсёк верхушку ствола и, усевшись на землю, принялся обтёсывать кору.

– Ты что делаешь?

– Лук тебе. Оно, конечно, так, детская потешка. Да и ту не мешало бы прежде высушить… Но всё ж не с голыми руками пойдёшь. У тебя вон даже ножа нет.

– Откуда? – Кешка вздохнул.

Блошка хитро сощурился.

– Ужли у вас на Той Стороне ножей не водится? Или вы, навии, железа чураетесь?

Кешка подавился собственным вздохом. В слове "навии" ему послышалось другое – что-то вроде "неупокоенные мертвецы".

– Чего-о-о? Ты меня за кого принимаешь?

– А лихо тебя знает, – отозвался Блошка, орудуя ножом. – С Той Стороны много чего приходит, только не люди живые.

– Опять врёшь? – обозлился Кешка. Нет, не врёт… – То есть ты пошёл со мной в лес, один, хотя думал, что я этот ваш… навий?

– А что, – Блошка выгнул обструганную палку в одну, в другую сторону. – Мне лешаки помогают, упыри не трогают, ракены стороной облетают… Смотри, тетиву я тебе свою ставлю, потом назад заберу. Для этой загогулины она дюже хороша.

Он достал из кармашка на поясе мешочек, из него – то ли кожаный, то ли нитяной шнурок.

– Не знаю, как там у тебя с упырями, – выпалил Кешка, – но я – человек. И не с какой-то там Той Стороны, а просто из другого мира, где живут такие же люди, как вы. Навий там отродясь не водилось, и красной луны у нас нет!

– Нет Красной Луны. Надо же, – удивился Блошка. – Ты стрелять-то хоть умеешь, человече?

– Не умею! – выкрикнул Кешка.

Он, конечно, видел, как лесные жители вечерами шепчутся со своим идолом, как кто-нибудь из парней, сидя во главе общего стола с одной стороны, роняет наземь кусочек хлеба, а с другой кто-то из девок льёт из кружки, бормоча: "Тебе, свет-отец, хозяин сущего, и тебе, мать-земля, хозяйка вещего, и тебе, огонь, и тебе, вода, и вам, предки-деды, духи-охранители, и тебе, хозяин лесов, и тебе, хозяйка стад, отведайте нашего угощения…" Он подмечал, как многие складывали пальцы в странную фигуру, вроде фиги, и на миг подносили ко рту, шевеля губами, но никак не думал…

Погоди, так ведь это они от него фигами защищались, от зомби с Той Стороны!

Кешке стало тошно. Захотелось встать и пойти, куда глаза глядят, через леса, реки и королевства с сумасшедшими королями, только бы подальше от этих суеверных идиотов. Он даже поднялся на ноги. И снова сел – в глазах потемнело.

– Да ты не шуми, – сказал Блошка – серый силуэт, будто нарисованный простым карандашом. – Мара тоже говорит, что ты человек. А ей виднее.

Всё-таки врал, гадёныш.

Кешка зажмурился, а когда открыл глаза, тьма ушла. Над ним стоял Блошка, натягивая тетиву только что сварганенного лука и морщась, как от оскомины.

– Стрелы я свои тебе не дам. Ты с ними всё равно не управишься… Я тебя по-простому стрелять выучу.

Он показал Кешке тонкий прут, один конец заострён, другой – тупой, с глубокой насечкой. Блошка назвал её ушком. Насадил стрелу ушком на тетиву, натянул, спустил. Стрела со стуком впилась в берёзу шагах в пятнадцати.

С виду – совсем просто. Но когда Кешка попробовал повторить, оказалось, что тетиву он захватил плохо, стрела, упёртая в неё ушком, не захотела ложиться на древко, и за рукоять он неверно взялся…

– Пальцы делай прищепкой… Да нет, не так! Ну что ты за увалень! – Блошка крякнул с досады. Вздохнул: – Может, тебе лучше копьё? Но ты ведь и с копьём не сладишь, а?

Первая стрела соскользнула и позорно шлёпнулась прямо под ноги, вторая пролетела метров пять и тоже упала плашмя, третья больно чиркнула по руке, зато шестая угодила в дерево, правда, не в то, в какое метил Кешка.

Лук, похоже, и впрямь был дрянноватый. Блошка клал мимо каждую третью стрелу, бранясь себе под нос. Цели он выбирал метрах в двадцати – Кешка на такие и не замахивался, а бегать за стрелами всё равно приходилось ему. С криками взвивались из листвы потревоженные птицы, сыпались на головы стрелкам листья и сучки, роняли еловую шелуху белки, шмыгали в траве грызуны, шурша прошлогодним опадом.

Промазав в очередной раз, Блошка сказал: "Ну, хватит", – вскинул собственный лук, красиво изогнутый, лакированный, с утолщениями и накладками, наложил тёмную, густо оперённую стрелу, замер на миг… Если бы Кешка не приклеился к стреле взглядом, то вряд ли уловил бы момент, когда она хищно рванулась с привязи и унеслась сквозь узкий, одному Блошке видимый коридор среди ветвей и листвы.

Должно быть, точно в цель – Блошка подпрыгнул, потрясая луком и торжествующе вопя.

Потом от избытка чувств взлетел по наклонному стволу поваленного дерева.

– О-го-го-о! – прокатилось над лесом.

Расщеплённый край ствола опирался на комель в полтора человеческих роста. Блошка встал над обрывом, запрокинул голову навстречу солнцу, белеющему в кронах, и размахнул в стороны руки, словно впитывая в себя невидимую силу, разлившуюся в воздухе от его удачного выстрела.

А потом вдруг сиганул вниз, в заросли жимолости.