Кира Калинина - Змеиный медальон

"Убьётся… – под разудалый вопль, под треск кустов и валежника пронеслось у Кешки в голове. – Хоть бы остался в сознании. А то как я потащу его назад, не зная дороги…"

Блошка возник перед ним, пыхтя и отфыркиваясь – растрёпанный, весь в древесной трухе и соре, в пятнах от раздавленных ягод, с улыбкой в пол лица.

Выпустил пар после возни с лохом из другого мира. Впрыснул в кровь адреналина.

Боже мой, он же не знает, что такое адреналин…

– Ну, хватит валандаться, – весело сказал Блошка. – Нам дотемна домой надо.

Подхватил с земли лук, колчан со стрелами и, не оглядываясь, порысил за своей красавицей-стрелой.

***

Бороздка – семечко, бороздка – семечко. Редис сорта "Престо". В голове песенка-прилипала про гейш и антигейш.

Любовь Петровна взглянула на небо, на голый пока сад и опять нагнулась к грядке. Это всегда успокаивало – простая знакомая работа, влажная земля на ладонях, ветерок на горячем от прилива крови лице и привязчивый мотивчик с бессмысленными словам. Сидят же люди, придумывают, хорошие деньги на этом загребают…

На душе и правда легчало, Любовь Петровна сама не заметила, как начала мурлыкать себе под нос.

И вдруг громом среди ясного неба – скрип калитки.

Через пол огорода, из-за сараев.

Слишком далеко. Наверняка послышалось.

Любовь Петровна распрямилась, остро сознавая, что Вадьки дома нет, Борька умёлся куда-то ещё утром, после того как… Она судорожно сглотнула. От утреннего визитёра в сознании остался чёрный провал. Даже лица толком не вспомнить – вроде загорелое, белозубое, как у артистов по телику, глаза чёрные, огненные. Но черты расплывались в мутное пятно.

Неужто вернулся? Привёл назад?..

Колька с Сашкой в саду. Лизка в доме. На виду только Ванька с Варькой, морковку сажают, да какой с них спрос? Но если кто из паршивцев не запер калитку…

Она споткнулась взглядом о брошенную у дорожки тяпку, покачала головой и двинулась к дому, не замечая, что вытирает руки прямо об одежду – ядовито-зелёную ветровку и хлопчатые тренировочные штаны.

Готовила себя, собиралась с силами, а завернув за угол сарая и увидев во дворе незнакомого мужчину, всё равно вскрикнула.

И только в следующее мгновение поняла – другой. Тоже высокий, лощёный, в начищенных до блеска ботинках. Машины она опять не слышала – но не мог же этот фраер пешком прийти! Две залысины по бокам высокого лба врезались в кудель коротко стриженых волос. Умник, видать. Плащ светлый. И не жарко им в плащах в такую теплынь….

Незнакомец что-то сказал. Сперва показалось, на иностранном языке. Потом смысл слов медленно проявился в мозгу – как изображение на фотобумаге. Любовь Петровна собралась ответить, что ничего не знает, и кто он вообще такой! – но с губ сорвалось другое:

– Уехала она. С вашим же коллегой. На обследование.

Будто подсказал кто.

Любовь Петровна уцепилась за спасительную мысль.

– Деньги выделил благотворительный фонд из Москвы, я вам на память название не скажу. Увидели её по телевизору и подумали, что…

Лицо незнакомца исказилось. А дальше он поступил удивительно. Издал звук, похожий на стон, вцепился себе в остатки волос и сел в своём дорогом кремовом плаще прямо на землю.

– Я опоздал! Во имя вечных сил, я опоздал! Дева-Мать, что же теперь будет…

Псих. Как есть, псих.

Любовь Петровна глядела на него, борясь с желанием выбежать на улицу и заорать во всё горло. Но вместо этого только еле слышно повторила слова странного пришельца:

– Что же теперь будет…

– Куда мы идём? – своё новообретённое оружие Кешка нёс в руке, не зная, куда деть.

– Подальше… – отозвался Блошка через плечо. – Нукось, глянь, никак перепелиное гнездо? Сейчас яиц наберём, будет Чмоку потеха.

– А нам? Может, перекусим? – как по заказу, в животе заурчало. Утром Кешка не успел даже хлеба перехватить.

– Обожди немного… Я, слышь-ты, близ села не охочусь. Скучно. Люблю забраться туда, где ещё не был, дня на три, на неделю. Чтоб людей не слышно, понимаешь?

Шли ещё с час, пока не наткнулись на ручей. Он бежал серебряной змейкой, спотыкаясь о корни, на воде кружились листья, мелкие сучки, семена деревьев. Сквозь прореху в сплетении крон проглядывал лоскут синевы, в узком столбе света вились паутинки. Пролетела галка, перечеркнув солнечный луч чёрным крылом.

– Здесь, – решил Блошка.

Только уселись, только разломили надвое краюху хлеба, как явился Чмок, будто почуял, и вылакал сразу три яйца. Сладко потянулся, для порядка пробежал язычком по шубке и затих, обернувшись вокруг Блошкиной шеи меховым воротником.

Кус хлеба, ломоть вяленого мяса, две головки мелкого, с шарик для пинг-понга, местного лука, сырое яйцо – и Кешку разморило. Он откинулся навзничь, глядя в путаницу ветвей над головой, где, как звёзды в ночи, искрами проблёскивало небо. Старая хвоя вперемешку с палой листвой слежалась в упругий матрац. Вздремнуть бы…

А Блошка встал, встряхнулся, как собака, и полез на раскидистый дуб, ловко цепляясь за суки и ветки.

– Ты куда? – оторопел Кешка.

– Слушать буду, – отозвался маленький охотник, усевшись в развилке могучих ветвей. – А ты сиди тихо, не шебуршись.

Кешка зевнул, заложил руки за голову. И этот – слушать. Ерунда какая-то. С другой стороны, отчего бы на сытое брюхо дурака не повалять? Он решил испробовать упражнение из уроков Мары – не пытаться охватить слухом весь лесной шум сразу, а выделить один звук и двигаться следом… Вон сойка прострекотала. Идём за ней, за её голосом. Не отстаём. Как будто я спецагент и веду прослушку. На сойке микрофон, у меня на голове наушники…

Аналогия только сейчас взбрела Кешке на ум и показалась чертовски удачной.

Ему и правда удавалось не потерять в беспорядочном птичьем гомоне, в шуме крон горластую сойку. Или это воображение разыгралось? Внутри себя он ясно видел коричневатую птицу с чёрной головкой, присевшую поклевать желудей – слышал стук её клюва, щелчок, с которым жёлудь оторвался от стебля, шорох в листве и лёгкий шлепок оземь…

Солнечные блики, будто лучики карманных фонариков, гуляли по земле и листве. Шуршала в траве мышка-полёвка. Одинокий волк пробирался сквозь перистые листья папоротника. Пятнистый оленёнок на тонких ножках тянулся к материнскому вымени. Медведь… медведица с тёмно-бурой, почти чёрной шкурой лакомилась малиной, приглядывая за медвежатами, резвящимися вокруг коряги. Молодая косуля пила воду из крохотного озерца. Другая, чуть поодаль щипала листочки с ивовой ветви. Заяц сидел изваянием под кустом ракиты – только часто-часто дрожит чуткий носик, трепещут усишки…

Хороший был сон, жаль Блошка не дал досмотреть.

– На юге олени, на западе – косули, – деловито объявил он. – Идти что до тех, что до других… Не, до оленей поближе будет.