Сергей Щипанов - По ту сторону

Ах, какая чудесная комната! Пусть размером с ванную в наших девятиэтажках, и оконцем с томик «Советской энциклопедии», зато тут имелась деревянная кровать с самой настоящей периной и лоскутным одеялом, на полу – плетёный коврик, в углу, на деревянной подставке, медный тазик и кувшин с водой, а под кроватью – умереть, не встать! – ночной горшок.

На двери засов – я сразу же его задвинула. И тут обнаружила: я здесь не одна!

Чёрный котяра (он явно прошмыгнул следом за мной) вылез из-под кровати и стал тереться о ноги, мяукая так жалобно знакомо, что я тут же опознала в нём появившегося на пути у нас с Ларисой в «Весёлом Роджере». Он, точно он! Бедняга, угодил в передрягу вместе со мною, и жмётся теперь инстинктивно к «своей», к подруге по несчастью.

Что же мне с тобой делать, горе моё?

Я, не раздеваясь (сняла лишь куртку с банданой и сбросила сапоги), улеглась в постель, взяв к себе кота.

Под его мурчание и заснула.

Я заблудилась в лабиринте. Выход был где-то рядом, я даже увидела дневной свет в боковом ответвлении, но когда бросилась туда, наткнулась на глухую стену – перепутала. Пришлось возвращаться назад и пробовать другие варианты. Тщетно. Я металась, подобно дикому зверю, оказавшемуся в западне, кричала, звала на помощь, пока не выбилась из сил. И тогда услышала: «Ты останешься здесь до конца дней своих!»

И сразу проснулась. Но глаза открывать не торопилась: молилась, чтобы всё случившееся накануне оказалось ночным кошмаром, как и этот лабиринт. Молилась я впервые, и оттого неумело, просто повторяла: «Господи, сделай так, чтобы я оказалась дома». Молилась, а сама знала: открою глаза и увижу низкий потолок, голые обшарпанные стены, тусклое оконце размером с томик энциклопедии… Так и случилось.

Я было зарыдала, но тут меня начало тошнить и вырвало в ночную посудину. Отравилась, не иначе. Что за гадость я вчера ела? И пила. Да здесь, поди, и воду не кипятят, зачерпнут из ручья – и всё!

Очень хотелось зареветь, однако я поднялась и, как смогла, привела себя в порядок.

Только теперь я обрела способность рассуждать. Думать свою горестную думу. Положение было отчаянным, и это мягко сказано. Здесь, в чужом суровом и беспощадном мире, мне ни за что не выжить. Единственная надежда на спасение – найти способ вернуться. Ведь каким-то путём я попала сюда, так? Значит, можно пройти им в обратную сторону? Только как отыскать этот путь, вот вопрос.

Кот мой сидел у двери, мяукал – просился в туалет. Молодец, приучен к порядку. Выпустила его и опять затворила дверь.

За оконцем, затянутым желтовато-белой промасленной ветошью, явственно светлело. Начинался новый день, и значит, хочешь, не хочешь, надо позаботиться о хлебе, так сказать, насущном. Как минимум.

О том, чтобы выйти на улицу, я и думать боялась – поджилки тряслись при мысли о том, какие опасности могут там меня подстерегать. Конечно, торчать в таверне всё время – тоже не выход. Рано или поздно, мне придётся покинуть это ненадёжное убежище. Но… лучше позже, когда пообвыкнусь, осмыслю всё, намечу план действий… А пока нужно узнать у хозяйки, как тут насчёт завтрака.

Я осторожно открыла дверь, выглянула в узкий коридорчик – никого. Прошла к лестнице, ведущей на первый этаж, позвала:

– Фрау Эльза!

В ответ снизу донёсся… отборный русский мат.

Не иначе – мои вчерашние собутыльники заявились. С утра пораньше… Хотя нет, не с руки им после случившегося накануне соваться сюда.

Я спустилась по лестнице и увидела старуху-оборванку, в дупель пьяную, растянувшуюся на полу и силящуюся подняться. Она-то и оказалась соотечественницей, выражающей свои чувства посредством русской ненормативной лексики.

За столом сидели, орудуя ложками, несколько мужчин, одетых без щегольства, но опрятно. Сынишка хозяйки находился тут же – подбрасывал дрова в очаг.

Фрау Эльзы не было видно. На нищенку никто не обращал ни малейшего внимания. Я тоже собиралась её проигнорировать: на что мне эта пьянь, пусть и соотечественница! Но что-то ёкнуло внутри. Какая, в общем-то, разница, русская она или немка, скажем – передо мной старый немощный человек.

Я подошла к женщине и протянула руку:

– Давай, помогу! – Не удержалась, добавила: – Кулёма!

Старуха подняла голову и сфокусировала на мне взгляд выцветших водянистых глаз.

– Ты кто?

– Джек Воробей.

Мне, по большому счету, без разницы, как назваться. С такой же лёгкостью могла объявить себя Шреком или Человеком-пауком. Здесь, в шестнадцатом веке, эти персонажи присутствовали лишь в моем сознании, а для всех прочих их упоминание не несло дополнительной смысловой нагрузки – просто чудные имена или клички, каких в любом столетии предостаточно. Однако, на мою старуху упоминание голливудского героя, похоже, произвело впечатление. Она даже протрезвела, как будто. Во всяком случае, взгляд нищенки сделался осмысленным, а на лице – изумление, смешанное с… радостью? Хотя… какие у неё могли быть причины для радости при встрече с пиратом Карибского моря? К тому же вымышленным. Да и в этом качестве Джек Воробей ещё только должен появиться через четыреста с лишним лет.

– Как ты сказал? Воробей? – прошамкала беззубым ртом старуха, состроив при этом безобразную гримасу, которая могла принадлежать какому-нибудь душегубу-маньяку. – А я знаю тебя, Джек Воробей! Ха-ха-ха!

Её идиотический смех гулко прозвучал в полупустом помещении. Из всех присутствующих только малец обернулся в нашу сторону и крикнул что-то озорное, вызвав смешки завтракающих мужчин. В ответ нищенка запустила по-русски выражение, от которого покраснел бы и портовый грузчик. Я же готова была сквозь землю провалиться от стыда перед иностранцами. Впрочем, они-то не отреагировали – откуда им, сердечным, знать смысл не подлежащих переводу буйных красот русской матерщины.

Я хотела повернуться и уйти, оставив языкастую старуху на полу – пусть сама, как хочет, так и встаёт, но та, изобразив на лице смирение, проворковала:

– Касатик, пособи старой женщине, сделай милость. – Я помогла ей подняться. – Сокол ты мой ясный, храни тя Христос и Пресвятая Богородица.

Лисила старуха, медовые речи вместо пьяной ругани пустила в ход. И голос-то у бабки сделался певучим. А что самое поразительное: мне он показался хорошо знакомым, этот ласковый говорок.

Да нет же, показалось – мало ли голосов похожих на свете встречается!

Старая карга выглядела настоящей ведьмой. Вернее, нет, ведьмы, те молодые, с распущенными волосами, а эта – Баба-Яга из всем нам с детства памятного фильма «Морозко»: маленькие злые глазки, рот, в котором сохранилась лишь пара кривых зубов, один сверху, другой снизу, на башке безобразный серый платок с торчащими из-под него седыми лохмами. Несколько диссонировал с обликом сказочного персонажа сильнейший запах алкоголя, коим насквозь, должно быть, пропиталась «Яга».