Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Приемщик осмотрел верхний ряд, копнул поглубже.

– Вот теперь лучше, – сказал он и поставил у себя отметку. – Поаккуратнее надо, только и всего.

Том быстро вернулся назад.

– Пять центов! – крикнул он. – Я заработал пять центов. Двадцать таких ящиков – и доллар!

Они работали без передышки. Вскоре их разыскали Руфь и Уинфилд.

– Вы тоже будете работать, – сказал им отец. – Перекладывайте персики в ящик. Только не торопитесь – по одному.

Дети присели на корточки и стали вынимать персики из ведра, и вскоре около них выстроилось еще несколько ведер. Том носил полные ящики на пункт.

– Седьмой, – говорил он. – Восьмой. Сорок центов заработали. За сорок центов можно купить хорошего мяса.

Время шло. Руфь хотела было улизнуть.

– Я устала, – жалобно протянула она. – Я пойду отдохну.

– Никуда ты не пойдешь, оставайся здесь, – сказал отец.

Дядя Джон работал медленно. Том успевал набрать два ведра, пока он набирал одно. Быстрее у него не выходило.

В двенадцать часов пришла мать.

– Я бы раньше поспела, да Розе стало дурно, – сказала она. – Так и упала замертво.

– Вы, наверно, наелись этих персиков, – обратилась мать к Руфи и Уинфилду. – Смотрите, понос будет.

Полное тело матери двигалось легко. Она почти сразу отказалась от ведра и собирала персики в фартук. К заходу солнца у них было сдано двадцать ящиков.

Том опустил на землю двадцатый.

– Доллар, – сказал он. – До какого часа работают?

– До темноты, пока видно.

– А сейчас в лавке отпустят в долг? Мать хочет купить чего-нибудь.

– Что ж, пожалуйста. Выдам вам записку на доллар. – Приемщик написал что-то на клочке бумажки и протянул его Тому.

Том отнес записку матери.

– Получай. Можешь набрать в лавке на доллар.

Мать опустила ведро и расправила плечи.

– Чувствительно в первый раз, правда?

– Еще бы. Ничего, скоро привыкнем. Ну, беги купи чего-нибудь поесть.

Мать спросила:

– А чего тебе хочется?

– Мяса, – ответил Том. – Мяса, хлеба и кофе с сахаром. А главное, мяса побольше.

Руфь заныла:

– Мы устали, ма.

– Тогда пойдемте со мной.

– Они только начали и уж устали, – сказал отец. – Сладу с ними нет. Надо их приструнить как следует, а то совсем от рук отобьются.

– Вот устроимся где-нибудь на постоянное житье, будут ходить в школу, – сказала мать. Она пошла в лавку, и Руфь с Уинфилдом несмело побрели следом за ней.

– Мы каждый день будем работать? – спросил Уинфилд.

Мать остановилась, поджидая их. Она взяла Уинфилда за руку и повела его за собой.

– Работа нетрудная, – сказала она. – Вам это полезно. И нам помощь. Если все будем работать, тогда скоро подыщем себе хороший домик. Надо, чтобы все работали.

– Я устал.

– Знаю, я тоже устала. Всем трудно. А ты подумай о чем-нибудь другом. Думай о том, как будешь ходить в школу.

– Я не хочу в школу, ма. И Руфь тоже не хочет. Мы видели, какие здесь ребята учатся. Противные. Дразнят нас – Оки! Мы их видели. Я не хочу в школу.

Мать с жалостью посмотрела на его белобрысую голову.

– Ты хоть сейчас-то не капризничай, – взмолилась она. – Вот устроимся, тогда пожалуйста. А сейчас не надо. Сейчас нам и без того трудно.

– Я шесть персиков съела, – сказала Руфь.

– Ну, будет понос. А уборной поблизости здесь нет.

Лавка, принадлежащая компании, помещалась в сарае из рифленого железа. Витрины у нее не было. Мать открыла затянутую сеткой дверь и вошла внутрь. За прилавком стоял низкорослый человек. Он был совершенно лысый, и его голый череп отливал синевой. Широкие темные брови таким резким углом взлетели над его глазами, что лицо казалось удивленным и даже испуганным. Нос у него был длинный, тонкий и крючковатый, точно клюв; из ноздрей торчали рыжеватые волосы. Черные сатиновые нарукавники прикрывали рукава его синей рубашки. Когда мать вошла, он стоял, облокотившись на прилавок.

– Добрый день, – сказала мать.

Он с интересом оглядел ее. Брови взлетели еще выше.

– Здравствуйте.

– У меня талон на доллар.

– Что ж, забирайте товару на свой доллар, – сказал продавец и визгливо хихикнул. – Да-с. На весь доллар. На один доллар. – Он повел рукой, показывая на полки. – Что угодно есть, – и подтянул нарукавники.

– Я думаю мяса взять.

– Все сорта держим. Фарш. Хотите фарша? Двадцать центов фунт.

– Что-то очень дорого. По-моему, я последний раз брала по пятнадцати.

– Да, дорого. – Продавец хихикнул. – А в то же время не так уж дорого. Поезжайте-ка за фаршем в город, на это уйдет почти галлон бензина. Выходит, что и не дорого, потому что бензина у вас нет.

Мать строго проговорила:

– А разве вы тоже потратили галлон бензина, чтобы привезти это мясо сюда?

Продавец восторженно захохотал.

– Так рассуждать – все шиворот-навыворот получится, – сказал он. – Мы мясо не покупаем, мы его продаем. А если б покупали, тогда дело другое.

Мать поднесла два пальца к губам и сосредоточенно нахмурила брови.

– Тут одно сало да жилы.

– Я за него не ручаюсь, может, оно и не сварится. И за то, что сам стал бы его есть, тоже не ручаюсь. Да мало ли чего я не стал бы делать.

Мать бросила на него свирепый взгляд. Она старалась сладить со своим голосом:

– А подешевле есть что-нибудь?

– Бульонные кости, – ответил он. – Десять центов фунт.

– Да ведь это одни кости?

– Одни кости, – подтвердил он. – Вкусный суп будет. Из одних костей.

– А суповое мясо?

– Есть и суповое. Пожалуйста. Двадцать пять центов.

– Может, без мяса обойтись? – сказала мать. – Да им хочется. Просили мяса купить.

– Мяса всем хочется, мясо всем нужно. Возьмите фарш. Сало вытопите, пойдет на подливку. Ничего не пропадет. Костей выкидывать не придется.

– А почем… почем боковина?

– Вон куда вы махнули! Это едят только на рождество. Или в день всех святых. Тридцать пять центов фунт. Будь у меня индейка, я бы вам индейку дешевле уступил.

Мать вздохнула.

– Давайте два фунта фарша.

– Слушаю, мэм. – Он соскреб бледное мясо на вощеную бумагу. – Что еще?

– Еще хлеба.

– Прошу. Большая буханка пятнадцать центов.

– Ей цена двенадцать.

– Совершенно верно. Поезжайте в город, там купите за двенадцать. Галлон бензина. Что прикажете еще? Картошки?

– Да, картошки.

– На четверть доллара пять фунтов.

Мать с грозным видом двинулась на него.

– Наслушалась я вас, довольно! Я знаю, почем она в городе.

Продавец поджал губы.

– Поезжайте в город.

Мать посмотрела на свою стиснутую в кулак руку.

– Что же это такое? – тихо спросила она. – Вы здесь хозяин?

– Нет. Я здесь работаю.

– А зачем вы шутки шутите? Так легче, что ли?

Она разглядывала свои заскорузлые, морщинистые руки. Продавец молчал.

– Кто же здесь хозяин?