Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Ну еще бы! – сказал Том. – Тебе бы только поговорить. Если бы тебя вздернули на виселицу, ты бы и с палачом словечком перекинулся. Я таких говорливых в жизни не видал.

Все засмеялись. Один из них – пожилой, с морщинистым лицом – хлопнул себя по коленке.

– Всё время говорит, – сказал он. – А людям нравится – слушают его с удовольствием.

– Ведь он бывший проповедник, – сказал Том. – Признался он вам в этом?

Кэйси усмехнулся.

– Так вот, – снова начал он, – стал я кое в чем разбираться. В тюрьму разный народ попадает – кто за пьянство, а кто за воровство – и таких больше всего. И воруют большей частью по нужде. Понимаешь? – спросил он.

– Нет, – сказал Том.

– Ведь это все хорошие люди, понимаешь? А что их сгубило? Нужда. И мало-помалу я понял, что все зло в нужде. А до самой сути еще никак не докопаюсь. Как-то раз дают нам прокисшие бобы на обед. Один поднял крик, а толку никакого. Кричит – надсаживается. Надзиратель заглянул в камеру и ушел. Тогда второй начинает кричать. А потом мы все подхватили хором, тянем в одну ноту. И знаете, что было? Того и гляди стены рухнут от нашего крика. Вот тут и началось! Надзиратели забегали, засуетились. В конце концов принесли нам на обед другой еды. Понимаешь?

– Нет, – сказал Том.

Кэйси подпер подбородок ладонью.

– Может, другому не втолкуешь? – проговорил он. – Может, тебе самому до этого надо дойти? А где твоя кепка?

– Я без нее вышел.

– Как сестра?

– Раздалась – настоящая корова. Наверно, двойню родит. Живот впору на колеса ставить, все его руками поддерживает. А ты мне так и не объяснил, что здесь делается.

Пожилой сказал:

– Мы бастуем. Здесь объявлена забастовка.

– Что ж, пять центов с ящика не бог весть какие деньги, но прокормиться можно.

– Пять центов? – крикнул пожилой. – Пять центов? Вам платят пять центов?

– Да. Мы заработали сегодня полтора доллара.

В палатке наступила напряженная тишина. Кэйси молча смотрел в темноту.

– Слушай, Том, – сказал он наконец. – Мы приехали сюда работать. Нам пообещали пять центов. Народу собралось тьма-тьмущая. Пришли в сад, а нам заявляют: два с половиной цента. На это и один не прокормишься, а если у тебя дети… Мы отказались. Нас выгнали. Тут откуда ни возьмись нагрянули полисмены. А теперь вам платят пять центов. И ты думаешь, так и будут платить по пяти центов, когда забастовка кончится?

– Не знаю, – сказал Том. – Пока что платят.

– Слушай, – продолжал Кэйси. – Мы хотели остановиться все в одном месте, а нас погнали, как свиней, в разные стороны, кого куда. А скольких избили! Как свиней. А вас, как свиней, загнали в ворота. Мы долго не продержимся. Среди нас есть такие, у кого два дня крошки во рту не было. Ты вернешься туда?

– Хочу вернуться, – ответил Том.

– Так вот… расскажи там людям. Объясни им, что они морят нас голодом, а себе нож в спину всаживают. Вот увидишь – с нами разделаются, а потом вы и ахнуть не успеете, как вам сбавят до двух с половиной центов.

– Попробую, расскажу. Только не знаю, как это сделать. Я в жизни такой охраны не видал – все с ружьями. Наверно, и говорить друг с другом не велено. Все мимо проходят – даже не здороваются. Глаза книзу, слова лишнего не услышишь.

– Все-таки попробуй, Том. Как только мы уйдем отсюда, оплату сразу снизят до двух с половиной центов. А ты сам знаешь, что это такое – нарвать и перетаскать тонну персиков за один доллар. – Он опустил голову. Нет… так нельзя. Так даже сыт не будешь… Не прокормишься.

– Попробую, что выйдет.

– А как мать поживает?

– Ничего. Ей очень понравилось в правительственном лагере. Душевые, горячая вода.

– Да… я про них слышал.

– Там было хорошо. Только работы не нашли. Пришлось уехать.

– Надо бы и мне побывать в таком лагере, – сказал Кэйси. – Посмотреть, как там живут. Говорят, полисмены туда не показываются.

– Там люди сами себе полисмены.

Кэйси вскинул голову.

– А беспорядки были? Драки, воровство, пьянство?

– Не было, – ответил Том.

– Ну а если с кем сладу нет – тогда как? Что тогда делают?

– Выгоняют из лагеря.

– А таких много?

– Да нет, – сказал Том. – Мы прожили там месяц, и всего один случай был.

Глаза у Кэйси заблестели. Он повернулся к остальным.

– Слышали? Что я говорил? Полисмены не столько пресекают беспорядки, сколько сами их разводят. Слушай, Том. Ты попробуй поговори с людьми, пусть они тоже бастуют. Дня через два самое время. Ведь персики поспели. Объясни им все.

– Не пойдут, – сказал Том. – Пять центов, а на остальное им плевать.

– Да ведь пять центов платят только штрейкбрехерам.

– Этого им не вдолбишь. Пять центов. Вот что для них самое главное.

– А ты все-таки попробуй.

– Отец не пойдет, я знаю. Отмахнется – не его дело.

– Да, – сокрушенно проговорил Кэйси. – Пожалуй, верно. Ему сначала надо на собственной шкуре все это испытать.

– Мы наголодались, – сказал Том. – А сегодня было мясо на ужин. Думаешь, отец откажется от мяса ради других? Розе надо пить молоко. Думаешь, мать заморит ее ребенка только потому, что за воротами какие-то люди глотку дерут?

Кэйси грустно сказал:

– Хотел бы я, чтобы они это поняли. Поняли бы, что мясной обед только так и можно себе обеспечить… А, да что там! Устал я. Иной раз чувствуешь: устал, нет больше сил. Помню, был у нас в камере один человек. Его засадили при мне за то, что хотел организовать союз. В одном месте удалось. А потом налетели «бдительные». И знаешь, что было? Те самые люди, которым он хотел помочь, отступились от него – начисто. Боялись с ним рядом показаться: «Уходи отсюда. С тобой опасно». Он обижался, горевал, а потом ничего, обошлось. «Не так уж это плохо, говорит, когда знаешь, как бывало в прежние времена. После французской революции всем вожакам головы поснимали. Но ведь мы не для собственного удовольствия это делаем, а потому, что не можем иначе. У нас это сидит в самом нутре. Вот, например, Вашингтон. Боролся за революцию, а потом вся сволочь на него ополчилась. И с Линкольном то же самое – его смерти тоже добивались».

– Да, тут удовольствием и не пахнет, – сказал Том.

– Какое там! Он еще говорил: «Мы делаем все, что можем. А самое главное – это чтобы все время хоть не намного, а шагать вперед. Там, может, и назад попятишься, а все-таки не на полный шаг. Это можно доказать, говорит, и этим все оправдывается. Значит, даром ничего не было сделано, хоть, может, так и покажется на первый взгляд».

– А ты все такой же, – сказал Том. – Все разглагольствуешь. Вот возьми моего братца Эла. Он только и знает, что бегать за девчонками. Больше ему ничего не надо. Дня через два и тут какую-нибудь найдет. Весь день об этом думает, всю ночь этим занимается. Плевал он на всякие там шаги – вперед, назад, в сторону.