Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Сторож проткнул карандашом промокательную бумажку.

– После первого раза Главная комиссия его предупреждает. После второго дают строгое предупреждение. А после третьего – вон из лагеря.

– Господи боже! Просто собственным ушам не веришь. Сегодня вечером шерифские понятые и эти молодчики в форменных фуражках целый лагерь у реки сожгли.

– К нам они не ходят, – сказал сторож. – По вечерам наша молодежь иногда выставляет охрану вдоль забора, особенно если у нас танцы.

– Танцы? Господи помилуй!

– Танцы каждую субботу. Лучше наших вечеров во всей округе не бывает.

– Вот это я понимаю! Побольше бы таких лагерей. Почему их мало?

Сторож нахмурился.

– До этого тебе придется своим умом доходить. Иди пора спать.

– Спокойной ночи, – сказал Том. – Ма здесь понравится. С ней уж давно как с человеком не обращались.

– Спокойной ночи, – сказал сторож. – Ложись спать. У нас встают рано.

Том шел между двумя рядами палаток. Его глаза привыкли к темноте. Он замечал, что ряды идут прямо, что мусора около палаток не видно. Земля была подметена и полита водой. Из палаток доносился храп. Весь лагерь храпел и посапывал во сне. Том шагал медленно. Он подошел к санитарному корпусу номер четыре и с любопытством оглядел его: низенький, сколочен кое-как, стены неоштукатуренные. Под навесом – открытая с боков прачечная. Он увидел свой грузовик и, тихо ступая, пошел к нему. Брезент был уже поднят на жерди, вокруг стояла тишина. Подойдя ближе, он увидел, как из тени, падавшей от грузовика, отделилась чья-то фигура и шагнула ему навстречу.

Мать тихо спросила:

– Это ты?

– Да.

– Ш-ш! – сказала она. – Все спят. Устали очень.

– Тебе тоже не мешает уснуть, – сказал Том.

– Я тебя поджидала. Ну как?

– Хорошо, – ответил Том. – Только рассказывать я ничего не буду. Завтра утром сама все узнаешь. Тебе здесь понравится.

Она шепнула:

– Говорят, у них горячая вода есть.

– Да. А теперь ложись спи. Когда ты последний раз спала?

Но мать не отставала от него.

– А ты все-таки расскажи.

– Не расскажу. Спать надо.

Она сказала шутливо, совсем по-молодому:

– Разве тут уснешь? Мне все будет думаться, чего это он мне не хочет рассказывать?

– А ты не думай, – сказал Том. – Завтра, как встанешь, надень платье получше, а тогда… тогда сама все узнаешь.

– Нет, я так не усну.

– Уснешь! – Том радостно рассмеялся. – Уснешь!

– Спокойной ночи, – тихо сказала она, нагнулась и юркнула в темную палатку.

Том залез по заднему борту на грузовик. Он лег навзничь на деревянную платформу и, закинув руки за голову, прижал локти к ушам. Ночь была прохладная. Том застегнул пиджак и снова закинул руки. Над головой у него сияли яркие, колючие звезды.

Когда Том проснулся, было еще темно. Его разбудило негромкое постукивание. Он прислушался и снова различил лязганье железа о железо. Он расправил онемевшие члены и поежился, чувствуя утреннюю прохладу. Лагерь спал. Том приподнялся и посмотрел через борт грузовика. Горы на востоке были иссиня-черные, но вот позади них забрезжил слабый свет; он тронул розовым очертания гор и, растекаясь по небу, становился все холоднее, серее, гуще и наконец совсем исчез, слившись с непроглядной ночью на западе. А над долиной уже стлались предрассветные лиловатые сумерки.

Лязганье послышалось снова. Том посмотрел вдоль ряда палаток, чуть серевших над землей. Около одной из них блеснул желтовато-красный огонек, пробивавшийся сквозь щели в железной печке. Над короткой трубой поднимался серый дым.

Том перелез через борт грузовика и спрыгнул на землю. Он неторопливо зашагал к печке. Он увидел около нее молоденькую женщину, увидел, что она держит одной рукой ребенка, что ребенок сосет грудь, спрятав головку под кофточку матери. Женщина ходила около печки, подправляла хворост в топке, приподнимала то одну, то другую конфорку, чтобы тяга была получше; а ребенок не переставал сосать грудь, и мать ловко перекладывала его с руки на руку. Ребенок не мешал ей работать, не нарушал свободы и легкости ее движений. А желтовато-красный огонек выбивался из щелей в печке и бросал неровные блики на палатку.

Том подошел поближе. Он учуял запах жареной свиной грудинки и горячего хлеба. На востоке быстро светлело. Том подошел к печке вплотную и протянул над ней руки. Женщина посмотрела на него и поклонилась, тряхнув косичками.

– С добрым утром, – сказала она и перевернула ломтик грудинки на сковороде.

По́лы палатки раздвинулись, и оттуда вышли двое – молодой человек и старик. Оба в синих, видно еще не стиранных брюках и таких же куртках с блестящими медными пуговицами. Они были очень похожи друг на друга – лица грубоватые, резкие. У молодого на подбородке виднелась темная щетина, у старика – седая. Головы у них были мокрые, вода стекала с волос и собиралась каплями на жесткой щетине. Щеки влажно поблескивали. Они стояли бок о бок, молча глядя на светлеющее на востоке небо. Потом зевнули, точно по команде, перевели взгляд на светлую кромку холмов и увидели Тома.

– Здравствуй, – сказал старик, и по его лицу нельзя было судить, как он настроен – дружелюбно или нет.

– Здравствуйте, – сказал Том.

И молодой человек сказал:

– Здравствуй.

Капли воды у них на лицах медленно подсыхали. Они подошли к печке и стали греть над ней руки.

Женщина хлопотала по-прежнему и только на минутку оторвалась от своих дел – посадила ребенка и стянула косички шнурком на затылке, так что теперь они болтались у нее за спиной. Она поставила на большой ящик оловянные кру́жки и оловянные тарелки, к ним – вилки и ножи, выловила из густого жира ломтики грудинки и положила их на тарелку, где они стали похрустывать, загибаясь с краев. Потом она открыла ржавую дверцу духовки и вынула оттуда противень с пышными лепешками.

Учуяв запах лепешек, мужчины глубоко втянули ноздрями воздух. Молодой негромко охнул:

– O-ox!

Старик повернулся к Тому:

– Завтракал?

– Нет… Но мои вон там, в палатке. Спят еще. Очень устали.

– Тогда садись с нами. У нас, слава богу, еды много.

– Спасибо, – ответил Том. – Так вкусно пахнет, что трудно отказаться.

– Вкусно? – сказал молодой. – Ты когда-нибудь слыхал, чтобы так пахло? – Они подошли к ящику и сели около него.

– Работаешь здесь? – спросил молодой.

– Только собираюсь, – ответил Том. – Мы приехали ночью. Еще не успели оглядеться.

– А мы двенадцатый день на работе.

Женщина сказала:

– Даже новую одежду смогли купить. – Оба, и старик и молодой, посмотрели на свои жесткие синие куртки и улыбнулись чуть смущенно. Женщина поставила на ящик тарелку с грудинкой, румяные пышные лепешки, подливку к ним, кофейник и тоже присела на корточки. Ребенок все еще сосал грудь, спрятав голову под кофточку матери.