Джон Стейнбек - Гроздья гнева

– Ну еще бы! Конечно, приму. Я всех приму. Мне, может, сотня человек понадобится.

– Мы думали… – извиняющимся тоном начал Тимоти.

Томас не дал ему договорить:

– Я тоже думал. – Он круто повернулся и стал лицом к ним. – Мне надо с вами поговорить. Я платил вам тридцать центов в час, так?

– Да, мистер Томас… но мы…

– И за тридцать центов я получал от вас то, что мне и требовалось, – хорошую работу. – Он сжал свои большие грубые руки.

– Мы не лодырничали.

– Ну так вот: сегодня я плачу двадцать пять центов в час. Хотите соглашайтесь, хотите нет. – Его красное лицо покраснело еще больше от гнева.

Тимоти сказал:

– Мы хорошо работаем. Вы сами это говорите.

– Не отрицаю. Но теперь дело повернулось так, что я уж, кажется, не волен нанимать людей. – Он судорожно глотнул. – Слушайте. У меня шестьдесят пять акров. Что такое Ассоциация фермеров, вам известно?

– Еще бы!

– Я в нее вхожу. Вчера вечером у нас было собрание. А кто заправляет Ассоциацией фермеров, вы знаете? Сейчас скажу. Банк на Западе. Этому банку принадлежит чуть ли не вся наша долина, а что не его, на то он имеет векселя по ссудам. И вчера один банковский представитель сказал мне: «Вы платите тридцать центов в час. Придется вам сбавить до двадцати пяти». Я говорю: «У меня хорошие рабочие. Таким не жалко и тридцать дать». А он отвечает: «Не в этом дело. Теперь установлена плата двадцать пять центов. Если вы будете платить тридцать, поднимется недовольство». И добавляет: «Кстати, вам, вероятно, опять понадобится ссуда в следующем году?» – Томас замолчал. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. – Поняли? Двадцать пять центов – и за то скажите спасибо.

– Мы хорошо работали, – растерянно проговорил Тимоти.

– Все еще не разобрались, в чем дело? Господин Банк держит в услужении две тысячи человек, а я только вас троих. У меня долговые обязательства. Вот и пораскиньте мозгами. Если найдете какой-нибудь выход, я спорить не стану. Они меня за горло держат.

Тимоти покачал головой.

– Не знаю, что и сказать.

– Подождите минутку. – Томас быстро поднялся по ступенькам. Дверь за ним захлопнулась. Через минуту он вернулся с газетой в руках. – Вот это видели? Сейчас прочитаю: «Граждане, возмущенные деятельностью красных, подожгли переселенческий лагерь. Вчера ночью группа граждан, выведенная из терпения агитацией, проводимой в местном переселенческом лагере, подожгла палатки и потребовала от агитаторов немедленно покинуть наш округ».

Том начал было:

– Да я… – и тут же осекся и замолчал.

Томас аккуратно сложил газету и сунул ее в карман. Он уже успокоился. Он негромко сказал:

– Этих людей послала туда Ассоциация. Теперь я их выдал. И если там узнают об этом, в будущем году фермы у меня не будет.

– Просто и не придумаю, что сказать, – повторил Тимоти. – Если там на самом деле были агитаторы, тогда понятно, почему в Ассоциации так рассвирепели.

Томас сказал:

– Я давно к этому присматриваюсь. Перед тем как снижать плату, красных агитаторов всюду видят. Д-да! Загнали меня в ловушку. Ну как же? Двадцать пять центов?

Тимоти опустил глаза.

– Я согласен, – сказал он.

– Я тоже, – сказал Уилки.

Том сказал:

– Ну, мне, кажется, повезло для первого раза. Конечно, я тоже буду работать. Я не могу отказываться.

Томас вытащил из заднего кармана цветной платок и вытер им рот и подбородок.

– Сколько же еще так может продолжаться? Не знаю. И как вы ухитряетесь семью кормить на такие деньги – этого я тоже не знаю.

– Пока работаем – кормимся, – сказал Уилки. – А вот если работы нет, тогда плохо.

Томас взглянул на часы.

– Пошли! Пошли рыть канаву. Эх! – вдруг крикнул он. – Так и быть – скажу. Вы живете в правительственном лагере?

Тимоти насторожился:

– Да, сэр.

– И у вас там бывают танцы по субботам?

Уилки ответил с улыбкой:

– Бывают.

– Ну так вот. В следующую субботу будьте осторожнее.

Тимоти шагнул к нему:

– А что такое? Я член Главной комиссии. Я должен знать.

Томас посмотрел на него с опаской:

– Не вздумайте сказать кому-нибудь, что от меня про это узнали.

– А что такое? – допытывался Тимоти.

– В Ассоциации терпеть не могут эти правительственные лагеря. Шерифских понятых туда не пошлешь. Говорят, будто люди там сами себе устанавливают законы и без ордера никого нельзя арестовать. Так вот, если у вас затеют драку, а то и пальбу, тогда к вам явятся понятые и всех вас оттуда выкинут.

Тимоти преобразился. Он расправил плечи, взгляд у него стал холодный.

– Как же это понять?

– Не вздумайте рассказать кому-нибудь, что от меня об этом слышали, – хмуро проговорил Томас. – В субботу вечером у вас в лагере затеют драку. А понятые будут наготове.

Том спросил:

– Да зачем это? Кому эти люди мешают?

– Я тебе скажу зачем, – ответил Томас. – Кто здесь побывал, тот привыкает к человеческому обращению. А потом попадает такой в переселенческий лагерь, и с ним трудно будет справиться. – Он снова вытер лицо. – Ну, идите работать. Договорюсь я с вами до того, что останусь без фермы. Да вы народ хороший, я к вам всей душой.

Тимоти протянул ему свою худую заскорузлую руку. Томас пожал ее.

– Никто не узнает. Спасибо. Драки не будет.

– Идите работать, – повторил Томас. – И помните: двадцать пять центов в час.

– Будем и за двадцать пять, – сказал Уилки. – Для вас…

Томас зашагал к крыльцу.

– Я скоро приду, – сказал он. – Ступайте. – Дверь за ним захлопнулась.

Том и Уоллесы миновали выбеленный известью сарай и, выйдя в поле, увидели длинную узкую канаву, рядом с которой лежали секции цементной трубы.

– Вот здесь мы и работаем, – сказал Уилки.

Его отец открыл сарай и вынес оттуда две кирки и три лопаты. Он сказал Тому:

– Получай свою красавицу.

Том прикинул кирку на вес:

– Эх, хороша!

– Посмотрим, что ты к одиннадцати часам запоешь, – сказал Уилки. – Как ты тогда ее будешь похваливать.

Они подошли к тому месту, где канава кончалась. Том снял пиджак и бросил его на кучу вырытой земли. Он сдвинул кепку на затылок и шагнул в канаву. Поплевал на руки. Кирка взвилась в воздух и опустилась, блеснув острием. Том тихо крякнул. Кирка взлетала кверху и падала, и кряканье слышалось как раз в ту минуту, когда она вонзалась в грунт, отворачивая сразу целую глыбу земли.

Уилки сказал:

– Ну и землекоп нам попался! Лучше и быть не может! Он с киркой по-свойски обращается.

Том сказал:

– Слава богу! (ух!) Не впервой (ух!). Дело знакомое (ух!). Приятно такой помахать (ух!). – Он отворачивал глыбу за глыбой. Солнце уже поднялось выше фруктовых деревьев, и виноградные листья отливали золотом на лозах. Шесть футов пройдено. Том вылез из канавы и отер лоб. Его место занял Уилки. Лопата взлетала и опускалась, и куча выброшенной земли около канавы росла.