Джон Стейнбек - Гроздья гнева

Они положили себе по куску, полили лепешки подливкой и бросили сахару в кофе.

Старик набил полон рот едой и жевал и глотал быстро, жадно.

– Ой, как вкусно! – пробормотал он и снова набил полон рот.

Молодой сказал:

– Мы уже двенадцатый день хорошо едим. Ни разу так не было, чтобы остаться без завтрака или без обеда. Работаем, получаем деньги и едим досыта. – Он снова чуть ли не с остервенением накинулся на еду. Потом все выпили горячий, как огонь, кофе, выплеснули гущу на землю и налили еще по кружке.

В утреннем свете появился теперь красноватый отблеск. Отец и сын кончили свой завтрак. Они смотрели на восток, лучи рассвета падали на их лица, в глазах отражались далекие горы и занимавшийся над ними рассвет. Они выплеснули кофейную гущу из кружек и встали.

– Пора, – сказал старик.

Молодой повернулся к Тому. – Слушай, – сказал он. Мы прокладываем трубы. Пойдем с нами, может, тебя тоже возьмут.

Том сказал.

– Очень вам благодарен. И за угощение тоже спасибо.

– Пожалуйста, – сказал старик. – Хочешь, пойдем, мы поможем тебе устроиться.

– Как не хотеть, – ответил Том. – Подождите минутку. Я своих предупрежу. – Он быстро зашагал к палатке Джоудов, нагнулся и заглянул внутрь. Там спали. Но вот под одним одеялом кто-то завозился. Руфь выползла из-под него, извиваясь, точно змея; волосы падали ей на лоб, платье было все перекрученное, жеваное. Она осторожно выбралась наружу и встала во весь рост. Ее серые глаза смотрели со сна спокойно и ясно, без озорства. Том отошел от палатки, поманив Руфь за собой, и остановился.

– Эх, как ты растешь! – сказал он, увидев ее перед собой.

Руфь смущенно посмотрела в сторону.

– Слушай, – сказал Том. – Сейчас никого не буди, а когда проснутся, скажи им, что я ушел – может, устроюсь на работу. Ма, скажешь, что я позавтракал тут у соседей. Поняла?

Руфь молча кивнула и снова отвернулась; глаза у нее были совсем ребячьи.

– Не вздумай их будить, – повторил Том. Он быстро зашагал назад к своим новым знакомцам. А Руфь с опаской подошла к санитарному корпусу и заглянула в открытую дверь.

Старик и молодой ждали Тома. Женщина вытащила из палатки матрац и усадила на него ребенка, а сама принялась мыть посуду.

Том сказал:

– Мне хотелось своих предупредить. Они еще спят. – Все трое зашагали между двумя рядами палаток.

Лагерь просыпался. У только что разведенных костров возились женщины, месили тесто на лепешки к завтраку, резали мясо. А мужчины похаживали около палаток и около машин. Небо теперь было розовое. У конторы высокий худой старик разравнивал землю граблями. Узкие бороздки получались у него прямые и глубокие.

– Ты что-то рано сегодня, папаша, – сказал ему молодой спутник Тома, проходя мимо.

– Да, да. За постой отрабатываю.

– Как бы не так! – сказал молодой человек. – Он напился в субботу, весь вечер пел песни у себя в палатке, и комиссия в наказание заставила его поработать. – Они шли по краю грунтовой дороги в тени ореховых деревьев. Над горами показался ободок солнца.

Том усмехнулся:

– Чудно́! Я вместе с вами позавтракал, а как меня зовут, не сказал, и вы тоже не назвались. Я Том Джоуд.

Старик посмотрел на него и чуть улыбнулся.

– Ты в этих местах, наверно, совсем недавно?

– Да всего несколько дней.

– Так я и думал. Тут от этого отвыкаешь. Слишком много народу. У всех одно имя: эй, приятель. Ну, ладно, будем знакомы: меня зовут Тимоти Уоллес, а это мой сын Уилки.

– Очень приятно, – сказал Том. – А вы давно здесь?

– Девять месяцев, – ответил Уилки. – Мы сюда удрали от прошлогоднего наводнения. Ну и времечко было! Чуть с голоду не подохли. – Их башмаки громко постукивали по грунтовой дороге. Мимо прошел грузовик; он вез угрюмых, погруженных в свои мысли людей. Они держались за борта машины и не отрывали хмурых глаз от дороги.

– Эти работают на Газовую компанию, – сказал Тимоти. – Хорошо получают.

– Мы бы тоже могли доехать на нашем грузовике, – сказал Том.

– Нет, не стоит. – Тимоти нагнулся и поднял с земли зеленый грецкий орех. Он ковырнул его ногтем и метнул им в черного дрозда, сидевшего на проволочной изгороди. Дрозд вовремя вспорхнул, так что орех пролетел, не задев его, потом снова опустился на изгородь и почистил клювом блестящие черные перышки.

Том спросил:

– А разве у вас нет машины?

Оба Уоллеса промолчали, и, взглянув на них, Том понял, что его вопрос неприятен им.

Уилки сказал:

– Нам недалеко ходить – всего милю.

Тимоти сердито заговорил:

– Нет у нас машины. Продали. Пришлось продать. Сидели без хлеба. На работу тоже не могли устроиться. А тут каждую неделю приходят скупщики – смотрят, у кого есть машины. Увидят, что ты голодный, предлагают купить. А если ты вконец изголодался, они твою машину чуть не задаром получают. Вот так и с нами было. Продали за десять долларов. – Он сплюнул на дорогу.

Уилки тихо сказал:

– Я на прошлой неделе был в Бейкерсфилде. Видел ее – выставлена на продажу… стоит себе наша машина, а цена написана семьдесят пять долларов.

– Пришлось продать, – повторил Тимоти. – Решили: пусть уж они нас грабят, только бы не мы их. До воровства мы еще не доходили, но уж близко было к этому.

Том сказал:

– А мы слышали дома, что здесь работы хоть отбавляй. Перед отъездом читали листки – в них написано, что народ здесь требуется.

– Да, – сказал Тимоти, – мы тоже их читали. А работы здесь мало. И плату все время снижают. У меня уж ум за разум заходил, только и думал – как бы перебиться со дня на день.

– Теперь у вас есть работа, – сказал Том.

– Да. Только это не надолго. А хозяин у нас хороший. Участок у него небольшой. Сам работает вместе с нами. Только не надолго это.

Том сказал:

– Зачем же вам меня устраивать? Втроем кончим еще скорее. Сами себе приставляете нож к горлу.

Тимоти медленно покачал головой:

– Не знаю. Наверно, зря делаем. Мы думали купить себе шляпы. Да вряд ли удастся. Вон его участок, направо. Работа хорошая. Тридцать центов в час. И хозяин неплохой.

Они свернули с шоссе и прошли по усыпанной гравием дорожке через маленький огород. Позади него стоял маленький белый домик, окруженный тенистыми деревьями, и сарай; за сараем виднелся виноградник и хлопковое поле. Когда они поравнялись с домиком, сетчатая дверь на крыльце хлопнула, и по ступенькам сбежал коренастый загорелый человек в картонном шлеме. Он шел по двору, засучивая на ходу рукава рубашки. Его густые, спаленные солнцем брови сердито хмурились. Щеки были красные от загара.

– Здравствуйте, мистер Томас, – сказал Тимоти.

– Здравствуйте, – раздраженно буркнул тот.

Тимоти сказал:

– Это Том Джоуд. Может, вы и его примете на работу?

Хозяин сердито посмотрел на Тома и вдруг засмеялся коротким смешком, но брови у него так и остались нахмуренными.