Мартин Кукучин - Дом под горой

У калитки стоит Барица: ждет чего-то, не обращая внимания на детей, играющих возле. Едва завидев Катицу с Нико, Барица круто повернулась, скрылась во двор; калитка осталась настежь, ждет нечаянных гостей.

Первой во дворе им встретилась Ера. Детишки запрыгали вокруг Катицы, стали дергать за юбку — привезла ли гостинцы? Старуха торопливо повязывает платок, да и юбка, и кацавейка у нее в беспорядке, не успела как следует одеться… Барица вышла из дому довольно нескоро — видно, переодевалась наспех.

Катица помрачнела. Знали же, что она приедет, неужто не могли себя в порядок привести! Гляди, и в доме не прибрано! Только на порог ступила — уже неприятности… Славно встретили ее, да еще с Дубчичем, которому предстояло в первый раз войти в ее дом! А должно было все быть праздничным, торжественным, и вот вместо этого не убрано, не готово, все мечутся впопыхах…

Нико чувствует, что не следовало ему входить, что он — причина неловкости, что лишний он сейчас. И он держится в сторонке, пережидая, когда уляжется суматоха встречи, все эти поцелуи и возгласы. Но Ера не заставила его долго ждать.

— Ах, шьор Нико, добро пожаловать! — с глубокой благодарностью, гордая и счастливая, обратилась она к нему.

На руках готова его носить! Нет ему равных на острове, а вот же — ухаживает за ее дочкой… На алтарь бы поставила его Ера, колени бы перед ним преклоняла, воздавала бы божеские почести, ладаном бы кадила…

Нико ничего не остается, как сесть на лавочку перед домом. Тут холодок: тут он подождет, пока Катица переоденется там, в доме, куда за ней с криком помчались племянники. Ера собственноручно, концом праздничного передника, вытерла лавочку, но вдруг смекнула, что негоже оставлять такого гостя во дворе.

— Ой, господи, да что ж это я! И в дом зайти не желаете… Позвольте, как же тут… Позвольте, я вперед пройду…

Она повела его в просторные сени, служащие одновременно столовой. Здесь — стол, стулья, по стенам несколько дешевых олеографий. В углу, на маленьком столике, стоит, прислоненный к стене, образ Синьской богоматери в золоченой рамке. Перед ним горит лампадка, заправленная оливковым маслом. Вокруг образа — искусственные цветы, ленточки и всякие висюльки. Напротив шифоньер, довольно большое зеркало в позолоченной раме, обтянутой кисеей: новшества, которые вносят в крестьянские дома дочери, хлебнувшие городской жизни.

Нико не раз бывал в крестьянских домах, не раз едал деревянной ложкой из общей миски с тежацкими детишками рисовую кашу или поленту [32] Полента — кукурузная густая каша. . И теперь он вспоминает, как ему тогда казалась вкусной эта простая еда. Сколько он себя помнит, его всегда привлекала крестьянская жизнь. И здесь, в этой хате, он чувствует себя совершенно непринужденно, как дома. Приятны ему даже замеченные им элементы городского комфорта. А когда вошла Катица, его красавица Катица — тоже наполовину горожанка, — о, как свободно, как чудно стало ему, ни с кем бы не поменялся! Нет, нет, он — свой человек здесь, и по вкусам своим, и по происхождению… Как славно было бы вообще остаться тут, жить с ними, делить их труды и заботы, забытому всем миром!

Вскоре подоспел и Мате. Пеструю сумку он положил у двери и первым делом вынул и подал обоим внукам по калачу. Что крику-то, что скаканья! Весь дом вверх ногами. Вот она где, жизнь!

Следом за отцом вошел Иван, с ружьем за плечами. Он не охотник, но накануне сбора винограда всякий хозяин, выходя в поле, берет с собой ружье.

С Иваном, со старым Мате в этот дом, уже овеянный городскими ветрами, вошли запахи виноградников, леса, земли, в которой роются и до смерти будут рыться тежаки; и, чего скрывать, вошел с ними и распространился запах пота, неотделимый от них, ибо потом окроплена всякая крестьянская работа.

Иван смутился, едва ружье не выронил, вешая на гвоздь. Как понять ему — что делает в их доме странный гость?

— Жена, принеси-ка напиться, — совершенно невозмутимо приказал Мате, — Устали мы, и жарища… Дождика бы! То-то вздохнули бы виноградники. Да и хорошо бы попрохладней стало…

Затем, обернувшись к Ивану, он с той же непринужденностью осведомился:

— На верхних-то как дела? Что показывают?

— Да уж показали бы, кабы дождь. А так, боюсь, посохнет, не дозреет.

— Право, счастье тежака на ниточке висит! Порвется — зря, значит, кровавые мозоли набивали… Трудное время, господин, — прибавил Мате, уже обращаясь к Нико. — Ой, трудное, ни тебе туда, ни сюда дороги нету…

— Это и мы ощущаем, — отозвался Нико. — На той же ветке растем, что и тежак. Обманет его земля — и нам трудно. Но, думаю, дождя скоро дождемся. Редко когда в этом месяце дождя не бывает.

— Дай бог, дай бог, — вздохнул Мате. — Не то, поверьте мне, жди беды.

— Виноград здоров, — заметил Иван, подперев подбородок согнутым пальцем, как и подобает человеку степенному. — Уж сколько лет такого не видел. Зато же и поворочались мы! Да что ж, коли надо.

— А что толку в старании, — вмешалась Ера, скептически, как всякая женщина, относившаяся к любому новшеству в хозяйстве, — что толку стараться, когда божьего благословения нету? Я так думаю, сперва надо покаяться. Право слово, с сокрушением покаяться во всех грехах… Один крестный ход, только, знаете, по-настоящему, — он один больше поможет, чем всякие ваши обсыпки да опрыскивания а что там еще. Опять скажу — без бога и стараться напрасно!

— Что ж, и это не повредит, — согласился Мате. — Бог велик: он и ударит, он и на ноги опять подымет. А только я свое твержу: трудиться надо, стараться. Не потрудишься — и благословения тебе не будет.

Катица внесла в маленьких чашечках черный кофе, поставила перед каждым. Ее хлопоты несказанно приятны Нико — как и всякому, за кем ухаживал бы предмет его мечты. Встретив ее ясный взор из-под длинных ресниц, он почувствовал двойную сладость: нежная преданность читалась в этом взоре. И без сахару показался бы ему сладким кофе… Что ж еще? Здесь он как дома, среди простых, но умных людей, даже выдающихся в своем деле. Нико с любовью следит за движениями красивых, сильных рук Катицы — немаленьких, правда, но хорошей формы, теплых таких, — под кожей играет горячая южная кровь, а какие чудесные ямочки на суставах пальцев!

— У нас не то, что в вашем доме, — извиняется Ера перед Нико с той скромностью, за которой нередко скрывается так много крестьянской гордости. — Просто у нас — да что с бедноты возьмешь?

— Шьору Нико это давно известно, жена, — укоризненно проговорил Мате. — Слава богу, не сегодня он родился! Зато, — прибавил он с чувством собственного достоинства, — зато мы ни у кого не просим. Всего у нас хватает, еще и лишку остается про всякий случай. Так что нечего причислять себя к худшим… А теперь неси-ка, жена, напиться — что дал нам бог да лоза виноградная…