Хуан Валера - Испанские повести рассказы

— Все равно, — сказал он Кривоножке, — мне надо идти домой…

— Как же так? А я уже приготовил для вас лучшую комнату.

— Пока я располагаю приютом, где могу укрыться от непогоды, благородство не позволяет мне отдыхать в чужом жилище. Я хочу воздать тебе по справедливости: ты приглашаешь меня к себе с наилучшими намерениями, ты торжественно отметил свадьбу моей дочери, — более того, я благодарю тебя за это; но тебе не следует все же честолюбиво рассчитывать на то, чтобы я своим присутствием оправдал некоторые излишества и мирился с некоторыми пороками, противными моему характеру. Пусть пройдет время, и тогда посмотрим, смогу ли я в своем доме охотно принять то, что сейчас, в гостях у тебя, для меня невыносимо. А пока старуха соседка заменит в хозяйстве Веронику и позаботится о моем скудном пропитании. Оставайся с богом!

Непреклонный сеньор не произнес более ни слова; но мне известно, что когда он вошел в свою ветхую беседку, крохотное это строение представилось ему огромной пустыней. На дона Робустьяно повеяло холодом, стены показались ему еще более мрачными и темными, чем прежде. Стараясь понять, что произошло, он огляделся вокруг и заметил брошенное Вероникой старое шерстяное платье. Две слезинки скатились по его щекам. Он внутренне вознегодовал, силясь побороть малодушие, но все было напрасно: слезы хлынули из глаз, а из стесненной груди вырвался жалобный стон. Впервые дон Робустьяно понял, что есть в его сердце и другие чувства, кроме дворянской спеси. Тридцать лет, проведенных бок о бок с Вероникой, оказались слишком малым сроком, чтобы установить эту истину, а одно мгновение одиночества явственно ее обнажило. Гордый до фанатизма дон Робустьяно де Трес-Соларес в этот миг просветления понял, что разлука с дочерью более печалит его, чем потеря украшенного гербами дворца . Никогда бы не решился он даже себе признаться в этом. Старые предрассудки пустили слишком глубокие корни в его душе, и, обретя в них силы, чтобы воспротивиться велению сердца, он выбрал горькое и печальное одиночество в жалкой беседке, отказавшись от радости утешения в чужом доме.

И все же рыдание, вырвавшееся из груди знатного сеньора, не прошло бесследна; самая чувствительная струна в его душе уже зазвучала, и ее таинственные отзвуки вскоре нашли гостеприимный приют в сердце.

Когда человеку выпадают на долю подобные потрясения, необходимо время, чтобы привести к желаемому пределу сознание, охваченное сомнением, помочь ему достигнуть цели, к которой он стремится.

Масоркас ни одним словом не обмолвился Веронике по поводу ухода ее отца, — напротив, не желая омрачать радость молодой женщины в столь значительный для нее момент, он уверил ее, что дон Робустьяно отправился отдохнуть в приготовленную ему комнату.

Итак, свадьба продолжалась столь же бурно, как и вначале.

Наступил вечер, во дворе зажглись огни, и почти до полуночи продолжались пляски, смех и веселье. И тогда Торибьо выбил дно у бочки с водкой и угостил на прощанье гостей, уже давно нуждавшихся в отдыхе и сне. Вновь грянули песни и музыка, но так нестройно, что выдержать это было свыше человеческих сил; повторились приветственные клики и поздравления в честь новобрачных, дона Робустьяно и Торибьо; проснулись советники, учитель и вся честная компания, доселе храпевшая за столом. Наконец ушли и они. Опустел двор, кое-как прибрали черепки и прочие следы пиршества, удалились стряпухи; вновь воцарились порядок и тишина в доме богатого хандало. Торибьо незаметно исчез и…

«Но кто больше знать желает, пусть в Саламанку уезжает» [157] Народная поговорка, Саламанка в старину славилась своим университетом. . А я ставлю здесь точку и опускаю, как говорят опытные романисты, завесу над остальными событиями этого дня, надолго оставшегося памятным для жителей селения, название которого, повторяю, я не хочу и не могу вам открыть.

Дойдя до этого места в моем повествовании и желая довести его до конца, я прошу читателя представить себе, что с той поры минуло восемь лет. Пусть он вновь обратит свой взор на окружающую обстановку и на лица, о которых шла речь; великой окажется его проницательность, если он узнает их с первого взгляда.

Дворец уже вполне достоин этого пышного названия как снаружи, так и внутри, как вверху, так и внизу.

Клочок земли возле дома превратился в плодовый сад, где растут замечательные фруктовые деревья; часть земли отведена под цветник, который стал очаровательным местом отдыха. Снесена старая, поросшая травой стена, нуждавшаяся в подпорках, и вместо нее возвышается новая, прочная, которая не только защищает владение, но и служит основанием для изящной решетки: прохожие могут теперь вдоволь любоваться тем, до чего не должны касаться их руки.

Каштановая роща превратилась в чудесный парк с живописными дорожками и клумбами, обрамленными зеленым дерном.

Старая зубчатая башенка превратилась в обширный стеклянный фонарь, беседка — в летнюю веранду, навес наполовину занят оранжереей, наполовину птичником.

Такие же перемены видны и во всем остальном, потому что Торибьо, как мы уже говорили, собирался учинить разнос всему старому — и выполнил свое намерение, превратив неуклюжий дом в здание со всевозможными удобствами, рассчитанными на самый требовательный вкус в условиях деревенской жизни.

А теперь, читатель, обрати свой взор на счастливых обитателей этого земного рая!

Антон раздобрел; он целыми днями хлопочет по имению: тут распорядится жатвой, там проверит овечью отару; он следит за подрезкой деревьев, наблюдает за постройкой новых хозяйственных помещений; когда надо, отчитает нерадивого батрака и поощрит трудолюбивых.

Обедать он приходит всегда поздно, хотя бы и обещал вернуться домой пораньше; но никогда его не увидишь в плохом настроении. Лучший отдых для него — устроиться, поудобнее в кресле и всхрапнуть минутку-другую, в ожидании пока, остынет суп, или подхватить и расцеловать пухлые щечки двух своих малышей — белоголовых, кругленьких, свеженьких, кровь с молоком, — которые налетают на него, едва он успеет сесть; они забираются к нему на колени, расстегивают жилет, обнимают за шею, лезут на плечи; от этих наскоков, объятий и возни он пьянеет так, что голова идет кругом.

Вероника — превосходная мать семейства, веселая и деятельная. На своего Антона она наглядеться не может. Со всеми заботами по домашнему хозяйству она справляется сама. Предаваясь этим священным обязанностям с завидным усердием и охотой, она едва успевает урвать часок, чтобы посвятить его своему любимому занятию: прогулке в саду или каштановой роще, где на тропинках резвятся два очаровательных сорванца. Ей не хочется даже на короткий срок покидать деревню, хотя Торибьо советует ей познакомиться с белым светом.