Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Однажды вечером герой нашего рассказа, — назовем его Диего, — вышел из театра со своей простоватой, но любившей принарядиться подругой.

У дверей дома, где они жили, девица вдруг обратилась к своему спутнику:

— Черт побери! Совсем забыла тебе сказать: мне хочется есть, а у нас, как назло, ничего нет.

— Ну что ж! — ответил Диего. — Раз ты проголодалась, без ужина не останешься. Кое-какая мелочь у меня еще найдется. Таверна Барранко открыта, яичницу нам приготовят где угодно. Идем.

— В таверну Барранко? — переспросила девушка. — Я в этой шляпе, а ты в своем колпаке и салопе ? Да ведь туда не всякий осмелится войти!

— Почему?

— Потому что там собираются такие люди…

— Какие же?

— Воры, бандиты, всякий сброд.

— Вздор! Ничего не случится. Сами не будем приставать — и нас никто не тронет.

— Но…

— Я сказал — пойдем. Будь спокойна, ничего с нами не случится.

Девушка отлично знала: уж если Диего что-нибудь взбредет в голову, то лучше ему не перечить, — поэтому, замолчав, она последовала за ним.

Узкий полутемный зал с низким закопченным потолком и грязными стенами. Против входа стойка, несколько грубо сколоченных сосновых столиков и табуреток. Так выглядела таверна, куда зашел Диего со своей возлюбленной.

За стойкой стоял широкоплечий, коренастый, угрюмого вида трактирщик в рубахе с засученными рукавами и зеленом в черную полоску фартуке. Да столом посреди зала сидело несколько мужчин: лицо наиболее привлекательного из них не предвещало, однако, ничего доброго.

Нам нет надобности пересказывать те приветствия и шуточки, которыми компания завсегдатаев встретила сеньориту в шляпке и сеньора в цилиндре, когда они появились в дверях таверны. Даже сам трактирщик не мог скрыть своего удивления.

— Подайте нам яичницу с ветчиной и бутылку вина, — сказал Диего хозяину таверны, усаживаясь со своей спутницей напротив стола, за которым восседала почтенная компания.

Трактирщик юркнул на кухню. Неизменные посетители славного заведения оживленно зашептались друг с другом, а когда хозяин подал ужин, они стали открыто, вслух насмехаться над вновь прибывшими.

— Послушай, — сказал один из них, толкая в бок соседа, — почему бы тебе не купить своей Исидоре такую вот шляпенцию?

— Ха, да тогда ей придется купить мне такую же трубу , как у того сеньора! отвечал его приятель.

Спутница Диего сидела как на углях.

— Уйдем отсюда, — шептала она.

— Ешь и молчи, — отвечал ей Диего.

Забияки, видя, что их остроты не достигают цели, решили перейти от слов к делу и принялись бросать хлебные корки на стол, где ужинали «господа».

— Ты была права, — тихо проговорил Диего, обращаясь к своей подруге. — Эти типы затевают скандал. Я сейчас расплачусь, и мы уйдем. На кой черт нам с ними связываться.

Но не успел Диего опустить руку в карман жилета, как кусок хлеба величиной с полкаравая угодил прямо в голову его спутнице.

Диего побелел, как полотно, предостерегающе махнул девушке рукой и направился к столу, за которым восседала компания забияк.

— Кто из вас самый храбрый? — глядя на них в упор, спросил Диего.

— Ха-ха-ха! Для вас — любой! — ответил один из них.

— Вы ошибаетесь, — возразил Диего, — мне нужен самый храбрый.

— А я вам повторяю, что для вас — любой, — ответил ему другой забияка. — Да хотя бы и я. Ведь это я бросил…

— Вы?

— Я.

Диего положил левую руку на стол, правой выхватил из кармана альбасетский клинок и пригвоздил им свою ладонь к столу; потом в правую руку взял короткую наваху, открыл ее зубами и крикнул в лицо своему противнику:

— Вот так дерутся настоящие храбрецы. Подходите!

И пока «храбрецы», завсегдатаи таверны, словно трусливые волки, заслышавшие хриплый лай волкодава, спешили выскользнуть в дверь таверны, Диего извлек клинок из ладони и спокойно сказал, подходя к своей возлюбленной, которая с ужасом взирала на него:

— Я же говорил тебе, что ничего с нами не случится.

По тропинке, вьющейся в побуревшей от зноя ниве, бредут в сторону Мадрида Курро и Мадроньо, два неразлучных друга, два бездомных существа, обветренные непогодой, объединенные несчастьем, принужденные скитаться по полям, лесам и дорогам, одни-одинешеньки на белом свете, полагаясь лишь на самих себя.

Нищие, отверженные, бесприютные, идут они куда глаза глядят, питаясь где придется и чем попало, в летние ночи находя пристанище под открытым небом на зеленом лугу, в зимнюю стужу укрываясь в темной пещере, на охапке прелых листьев, тесно прижавшись друг к другу, чтобы как-нибудь согреться.

От зноя они спасаются в тени деревьев, от дождя — под выступом скалы. Вот все возможности, удобства и преимущества, дарованные судьбой нашим друзьям, бредущим по тропинке, залитой багровым светом августовского заката.

Идут они долго — весь день — под палящими лучами солнца, вдыхая душный, раскаленный воздух, ощущая на зубах песок (вокруг ни капли воды, чтобы уволить невыносимую жажду), не зная ни минуты отдыха, падая от усталости. О, с каким наслаждением дали бы они отдохнуть своим измученным телам, вдохнули бы полной грудью повеявший вечерней прохладой воздух!

Но Курро спешит: ему необходимо передать письмо мадридскому писарю, а Мадроньо, по обыкновению, покорно и уныло плетется следом за Курро.

Так идут они один за другим, понурив головы, потные, голодные, еле-передвигая усталые ноги, безразличные к красоте вечерней зари, не замечая облаков, которые, словно саваном с золотой бахромой, прикрывают близкую кончину солнца, не замечая печального перешептывания земли с уходящим светилом, последней суетни птиц и первого поцелуя ночи.

Друзьям не до этого. Их взоры привлекает раскинувшийся вдалеке огромный город с высокими колокольнями, что вырисовываются на сером фоне неба, шумными улицами, желтым светом фонарей: там вожделенный конец их пути — пища и кров; и друзей не очень тревожит мысль, что еда может оказаться плохой, а ложе жестким.

Возможность утолить голод и прилечь отдохнуть — вот предел их желаний.

Курро думает, что писарь не откажет им в куске хлеба, охапке соломы и сена. Друзья удовольствовались бы и этим: к большему они и не привыкли. Жизнь не баловала их с тех пор, как они познакомились, с тех пор как Курро начал играть с Мадроньо, карабкаться к нему на спину, дергать за уши, понукать его и ездить на нем по полям и дорогам. Ведь Мадроньо — это старый ослик, хилый, костлявый и до того тощий, что кажется, будто живот его прирос прямо к хребту. Кроме того, Мадроньо длинноух и короткохвост, бока у него вечно в ссадинах, а ноги — в репейниках. Цыгане где-то украли этого старого осла и оставили у себя. И очень скоро Мадроньо стал неразлучным другом Курро, смуглолицего, белозубого восьмилетнего цыганенка с черными курчавыми волосами и красными, как вишни, губами.