Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Шли месяцы, и Периканьяс с величайшим смирением и послушанием трудился в поле рядом с отцом; но весь свой досуг и немало бессонных ночей он посвящал занятиям латынью по книгам, которые привез из Кабесуэлы.

И вот как-то раз священник получил письмо от сеньора епископа, где тот сообщал о своем намерении предпринять пастырский объезд и указывал день, когда он прибудет в Сарсалехо. Его преосвященство собирался заночевать в доме священника и поэтому добавил в конце письма: «Не беспокойтесь и не затевайте никаких торжественных приготовлений к моему приезду. Что касается стола, то скажу вам одно: Usus orexis more parve».

Почерк у его преосвященства был чертовски неразборчивый. Все же священник кое-как разобрал ту часть письма, что была написана по-испански, но из латыни выпутаться не мог, как ни вертел письмо во все. стороны.

— Какого черта хочет сказать этим его преосвященство? — воскликнул священник, обливаясь потом и тщетно пытаясь разобраться в латинском выражении, которое я бы перевел: «мне обычно свойственна воздержанность». — И ведь именно в проклятой латыни зарыта собака, — продолжал он, — потому что тут-то сеньор епископ и указывает, какое блюдо ему приготовить. Usus orexis more parve… Пусть я провалюсь ко всем чертям, если я хоть что-то понимаю в этом Usus orexis more… Usus… More… Похоже, что это распоряжение касается Моро. Как будто он велит отрезать у Моро не то усы, не то уши… Но нет! Не может быть. Ну к кому я пойду спрашивать, что означает эта дурацкая латынь, когда в этой деревушке все понимают по-латыни столько же, сколько я. Периканьяс-то, конечно, понял бы; да неужели я пойду к нему на поклон? И все-таки единственный выход — обратиться к нему. Ладно, я это проделаю так ловко, что комар носа не подточит.

С этими словами священник сунул письмо его преосвященства в карман и, делая вид, будто прогуливается, зашел на огород, где работал Периканьяс с отцом.

— Ну, что слышно на белом свете, сеньор священник? — спросил дядюшка Робустьяно.

— Уж не знаю, что слышно на белом свете, а только у нас в Сарсалехо есть большие новости!

— Вот как! А какие, можно узнать?

— Сущий пустяк! Всего-навсего то, что двадцать четвертого у нас будет в гостях сеньор епископ!

— Ого, ого! Вот это действительно новость так новость! Это верное известие?

— Еще бы не верное, когда я только что получил письмо от его преосвященства; он мне сообщает, что остановится у меня в доме. Вот, смотрите, письмо его преосвященства. Пусть этот ученый прочитает его вслух, а то я очки забыл дома.

И священник протянул письмо Периканьясу, который бегло прочитал его. Когда он дошел до латинских слов, священник сказал ему с издевкой, способной взбесить самого господа бога:

— Ну, это для тебя, парень, все равно что по-гречески.

У юноши была, как говорится, голова на плечах; догадавшись, куда гнет священник, он возразил:

— Благодарю, сеньор священник, за ваше внимание.

— Хорошо, сын мой, если можешь перевести, переведи так, чтобы твой отец мог понять.

— Сеньор священник прав. Говори же, олух, что тут написано.

— Здесь его преосвященство указывает, что достаточно, если сеньор священник приготовит ему к обеду уши Моро.

Дядюшка Робустьяно уже было схватился за мотыгу и хотел хорошенько треснуть Периканьяса за то, что он несет чушь, но священник его удержал и сказал юноше:

— Ты уверен, что это так?

— Совершенно уверен, точь-в-точь так же, как ваша милость уверена, что я не знаю латыни. Яснее быть не может: usus — уши, orexis — отрежьте, more — у Моро, parve — пару. Все ясно!

— Ну, друг мой, дядюшка Робустьяно, на этот раз парень угадал, хотя этому и трудно поверить, — ведь латыни-то он не знает, да и пожелание его преосвященства несколько странное.

— Но неужели возможно, сеньор священник, чтобы у его преосвященства были такие причуды?

— Друг мой, так написано.

— А откуда его преосвященство знает, что осла зовут Моро?

— Ну скажите на милость! — воскликнул Периканьяс. — Да ведь сколько раз я звал осла по имени, когда бывал с его преосвященством в Кабесуэле.

— Да, — сказал дядюшка Робустьяно, — видно, эти господа уж и не знают, какое блюдо им еще выдумать, если их тянет на такую мерзость!

У Периканьяса было не злое сердце, но он не смог побороть искушения отомстить сразу и Моро и священнику за то, что оба они в свое время его лягнули.

Наконец сеньор епископ прибыл в Сарсалехо под колокольный звон и радостные возгласы населения, высыпавшего вместе со священником ему навстречу. Периканьяс с отцом также вышли приветствовать его преосвященство.

В этих случаях принято, чтобы местное духовенство встречало прелата у входа в церковь; но так как деревенька была глухая, священник решил, что ему следует встретить епископа на дороге, а затем уже поспешить к церкви и, облачившись, принять его, как надлежит духовному лицу.

Когда дядюшка Робустьяно увидел, что сеньор священник, а также школьный учитель беседуют с епископом, разумеется по-испански, и поздравляют его с приездом, он не мог справиться с охватившей его досадой и злобой и отпустил сыну затрещину, присовокупив при этом:

— Ах, если бы из тебя, чертов олух, вышло что-нибудь путное, ты бы теперь блеснул перед всеми, приветствуя сеньора епископа по-латыни!

Слова отца точно светом озарили Периканьяса (как почти всегда и бывает, если у сына ясный рассудок и хорошее сердце). Едва он их услыхал, как тотчас же приблизился к сеньору епископу и обратился к нему по-латыни без малейшего колебания.

Его преосвященство, большой любитель и знаток латыни, немало изумился тому, что парнишка так искусно изъясняется на языке Лациума, и приветствовал его сперва рукоплесканием, к которому восторженно присоединилось все население, а затем обратился по-испански, хваля его перед всем селом Сарсалехо за то, что он владеет латынью с таким совершенством.

Дядюшка Робустьяно, услыхав это, чуть не лопнул от гордости и радости и, сам не зная, что делает, кинулся обнимать, сына и подбрасывать в воздух шляпу, крича: «Да здравствует его преосвященство!»

А сеньор священник, еле скрывая досаду, готов был сквозь землю провалиться.

Его преосвященство распорядился, чтобы Периканьяс присутствовал не только в церкви, но и был приглашен к столу в дом священника.

Эта новая и удивительная честь, выпавшая на долю его сына, совсем свела с ума от радости дядюшку Робустьяно, которого все население с криками и шумом бросилось поздравлять.

По возвращении из церкви сеньор епископ, его секретарь, священник и Периканьяс уселись за стол; взволнованный юноша держался скромно, однако с достоинством.

Обед в доме священника был превосходен, о чем можно было судить по удовольствию и аппетиту, с которым его поглощали епископ и секретарь.