Хуан Валера - Испанские повести рассказы

С одним из лучших романов Бласко Ибаньеса «Майский цветок», героями которого являются рыбаки, тематически связан рассказ «В море», повествующий о людях этой опасной профессии, обреченных ради куска хлеба жертвовать своей жизнью. Как и Переда, Бласко Ибаньес восхищается героизмом и мужеством рыбаков, их борьбой с морской стихией («Последний парусник», «Морские волки»), но, в отличие от Переды, который идеализировал патриархальную жизнь рыбаков, Бласко Ибаньес изображает ее с беспощадной правдивостью. Он с симпатией рисует жизнь народа, показывает его доброту, присущее ему чувство справедливости («Людоед», «Стена», «Мусорщик»).

Неизмеримо более тесно, нем Бласко Ибаньес, был связан с рабочим движением беллетрист и драматург Хоакин Дисента (1863–1917). По слоим политическим взглядам Дисента был близок к анархистам. Пьеса «Хуан Хосе» (1895), посвященная жизни мадридских пролетариев, — самое известное произведение Дисенты. Среди других произведений Дисенты особенно интересен представленный в сборнике рассказ «Воробьиное гнездо», мастерски раскрывающий крестьянскую психологию и по реализму и тонкости не уступающей произведениям Ибаньеса.

В творчестве Хоакина Дисенты в своеобразной форме возрождаются традиции романтизма. Пошлости и мелочности буржуазного общества, серости мещанской среды он стремился противопоставить яркую и необычную личность, освобожденную от цепей буржуазной морали. В рассказе «Разрыв» в качестве такого героя выступает художник, в рассказе «Храбрецы» — экстравагантный чудак, способный и на сумасбродства и на героические поступки. Рассказы «Мадроньо» и «Подвиг матери» рисуют полную опасности и риска жизнь цыган — резкий контраст буржуазной повседневности.

Испанская повесть и рассказ, как и вся испанская литература XIX века, развивались от романтизма к критическому реализму. Писатели, представленные в сборнике, разнообразны по характеру своего дарования и взглядам на жизнь, по своим идейным позициям и художественной фанере. Но в их произведениях встает перед нами многоликая Испания, ее народ, жизнь различных классов, их мысли и чаяния.

Развитие буржуазных отношений, рост демократического движения, более глубокий и последовательный характер борьбы против старой феодальной Испании и ее идеологии — вот что составляет то новое содержание, которое получило отражение в творчестве писателей XIX века. И вместе с тем своеобразие испанского реализма этой эпохи не помешало ему сохранить живую связь с реализмом XVI–XVII столетий. Ведь художники «золотого века» отчетливо выразили особенности испанской национальной культуры, проложили путь к пониманию испанского национального характера, дали первое критическое изображение пороков феодальной Испании. Писатели XIX века продолжали дело своих великих предшественников. Они унаследовали от них трезвость и реализм, иронию и юмор, интерес к быту и социальным контрастам.

Советские читатели любят и ценят классическую испанскую литературу «золотого века». Мы надеемся, что мастера испанской прозы девятнадцатого столетия также завоюют их симпатии.

Так вот, сеньор, жила в селении Вильяганьянес вдова, и была она древнее ада, суше соломы, желтее заразы и безобразнее самого черта. А нрава такого зловредного, что у самого Иова многострадального терпения бы с ней не хватило. В округе прозвали ее: «тетка Мегера». И стоило ей высунуть нос за дверь, как все ребятишки бросались врассыпную.

Была тетка Мегера чистюля, каких мало, и трудолюбива, как муравей, а потому истинную муку доставляла ей дочка Панфила, которая, не в пример матери, была такой лентяйкой и лежебокой, что, случись землетрясение, она бы и ухом не повела.

Каждый божий день от зари до зари тетка Мегера на чем свет стоит бранила дочку:

— Ах ты колода, пушкой тебя не прошибешь! От работы, как от чумы, бежишь, непутевая ты девка! Точно мартышка какая, целыми днями у окна торчишь! Ты блудливее кошки, но я не я буду, коли ты у меня не запляшешь и не завертишься веретеном.

Слыша такие речи, Панфила лениво потягивалась, зевала и, скорчив за спиной матери рожу, прямехонько отправлялась на улицу.

Однажды тетка Мегера, не заметив, что дочка ушла, с остервенением продолжала мести пол, ворча себе под нос:

— В мое время девки работали, как волы.

А метла ей в ответ:

— Жик, жик, жик.

— И жили-то они затворницами, точно монашки.

Метла соглашалась:

— Жик, жик.

— Теперь же все словно белены объелись.

— Жик, жик.

— Разленились…

— Жик, жик.

— Башка только женихами и забита.

— Жик, жик.

— А парни-то все висельники…

Метла не перечила:

— Жик, жик.

Тут старуха дошла до дверей, увидела, как дочка перемигивается с кавалером, и метла окончила свой поход на спине Панфилы, сотворив настоящее чудо: ленивица бросилась бежать во все лопатки.

Тетка Мегера с метлой наперевес преследовала ее до самых ворот; но едва она высунула на улицу свою безобразную рожу, как дочкин поклонник мгновенно исчез, словно за плечами у него выросли крылья.

— Ах ты чертова любезница! — кричала вслед дочери тетка Мегера. — Вернись только, я тебе все кости переломаю!

— За что? Уж не за то ли, что я хочу выйти замуж?

— Что ты сказала, поганка? Не бывать этому, пока я жива!

— Ну а вы, мама, разве не выходили замуж? А моя бабка и прабабка?

— Вот и каюсь: останься я в девках, ты бы не родилась, балаболка бесстыжая! Но запомни: хоть я, моя мать и бабка были замужем, я не желаю видеть замужними ни тебя, ни моих внучек, ни моих правнучек! Поняла?

В таких вот приятных беседах и протекала жизнь тетки Мегеры с дочерью, причем мать с каждым днем становилась все несноснее, а дочь все влюбчивее.

Как-то раз затеяла тетка Мегера пребольшую стирку, и понадобилось ей снять с огня бак с кипящим щелоком. Вот и стала она звать дочку, чтобы та помогла ей перелить щелок в корыто.

Дочка одним ухом слушала мать, а другим на лету ловила песенку, которую распевал на улице знакомый голос:

Полюбезничать с молодым человеком было для Панфилы куда заманчивее, чем таскать бак со щелоком, и она, не обращая внимания на охрипшую от крика мать, так и приклеилась к оконной решетке.

Между тем тетка Мегера, видя, что время идет, а дочери нет как нет, схватила бак да невзначай опрокинула его себе на ногу, — уж больно малорослой и слабосильной была старуха. На отчаянные крики матери прибежала дочь.