Исаак Башевис-Зингер - Пена

Черными глазами Райзл пристально посмотрела на Макса.

— Ну что, испортил ее?

Макс немного помолчал.

— С чего ты взяла?

— Она тебе лицо расцарапала. И пришел ты на два часа позже.

Он не ответил.

— Силой не годится, — задумчиво сказала Райзл.

— Я ей ничего дурного не сделал.

— Садись. Я пока света не зажигаю. Напротив синагогальный староста живет, его жена примчится, ругаться будет. Но скоро суббота кончится, тогда можно будет зажечь.

— Я могу и в темноте посидеть.

— Есть-то будешь? А Баша где?

— Домой пошла.

— Зря ты поспешил, — сказала Райзл заговорщицким тоном. — Она бы и так от тебя никуда не делась.

Он опять не ответил, и она ушла на кухню. Только сев на диван, Макс почувствовал, как он устал. Хотелось есть, но еще больше — спать. Он потянулся. Наверно, Райзл сейчас вернется. Но проходила минута за минутой, а она все не появлялась. Пурпурные пятна на стенах погасли, в комнате стало совсем темно.

Макс прикрыл глаза. Наверно, он задремал, потому что увидел, что сидит в тюрьме. Где он, в Буэнос-Айресе? Или это варшавский Арсенал? Были тут и другие заключенные. Он попытался с ними заговорить, чтобы по ответу — на польском или испанском — понять, где он очутился, но они хранили глубокое молчание. Вдруг откуда-то возникла старуха, в руках веревка, завязанная петлей. «Она что, вешать кого-то будет? — удивился Макс. — Разве женщина может быть палачом? Они же якобы милосердные…» Старуха подмигнула ему и помахала веревкой. Заключенные, не шевелясь, наблюдали за Максом. «Вот и конец пришел», — подумал он, начал читать «Шма Исроэл» [89] «Слушай, Израиль» ( др.-евр. ). Одна из важнейших молитв. и проснулся. Горели газовые светильники. Райзл успела принести две тарелки щей. Спросила:

— Что, замучила она тебя?

«Приснится же такое, — подумал Макс. — К чему бы это?» Он почти не слышал Райзл и не понимал, что она говорит.

Она указала ему на место во главе стола, где в прошлый раз сидел Шмиль Сметана.

Макс еле встал с дивана, колени дрожали. Удивился: «Неужели я такой старый?»

Сел на стул Шмиля и стал хлебать щи. Последний раз Макс ел в час пополудни и только теперь понял, как сильно проголодался. После щей принялся за молодую картошку со сливочным маслом и зелеными листиками петрушки. Силы возвращались с каждым проглоченным куском.

Не переставая жевать, Райзл то и дело бросала на Макса пронизывающий взгляд.

— Я-то надеялась, ты бодренький придешь, а ты как выжатый лимон…

— Как говорят американцы, «бизнес бифор плежер».

— Что это значит? Я по-английски не понимаю.

— «Сначала дела, потом удовольствия».

— Даже не думала, что ты у нас такой деловой.

— Ты же проценты хочешь?

Райзл удивленно посмотрела на него, и Макс осознал, что он гораздо сильнее, увереннее в себе, чем она, и это ее пугает. К нему вернулась былая власть над женским полом.

«Только не видать тебе этих процентов, как свинье собственного хвоста, — продолжил он мысленно. — Ни гроша ты со своих грязных делишек не поимеешь. Все, на что ты способна, это Шмилю Сметане угождать…»

Он доел последнюю ложку щей, дожевал последнюю картофелину, и Райзл собрала посуду.

— А прислуга где? — спросил Макс.

— Отпустила ее мать навестить. Только в понедельник утром вернется.

— Подстраховаться решила?

— Береженого бог бережет.

Райзл уже вышла в коридор, но вдруг вернулась.

— А дочку раввина ты бы лучше в покое оставил.

— Не твоя забота, — помедлив, ответил Макс.

— Не к лицу тебе роль кавалера, если у тебя жена в Буэнос-Айресе. — И удалилась на кухню.

Он слышал, как ее каблуки постукивают по дощатому полу. В одну секунду Максу стало ясно, что на коне как раз не он, а Райзл. Она запросто может сдать его ментам или натравить на него блатных с «Площади». С другой стороны, если Шмиль Сметана узнает, что Макс подменяет его в постели Райзл, она тоже в живых не останется.

«Каждый ведет свою игру, обычное дело», — успокоил он себя.

Макс не боялся, но все-таки отдавал себе отчет, что рискует головой. Вдруг Шмиль Сметана узнает, что он тут ночевал. А ведь у Шмиля наверняка есть шпионы…

Он вспомнил сон про заключенных, старуху, веревку и подумал: «Надо волыну с собой носить…»

Все это произошло за несколько часов: сытный ужин, поцелуи, ласки и постель, разговор о Циреле и Баше, которых Макс якобы доставит сеньоре Шаевски, сплетни о Шмиле Сметане и бывших любовниках Райзл. Мужская сила вернулась к Максу, и он получил полное удовлетворение за два года импотенции. Но все кончилось тем, что он отвернулся к стене. Райзл еще немного поболтала и захрапела. «Можно голодать годами, — подумал Макс, — но один раз плотно поешь — и сыт». Он заснул, но через час-полтора проснулся. Сначала не понял, где он и с кем. Рядом посапывает какая-то женщина. «Где я? — попытался он вспомнить. — Это Рашель? Нет, это не она, я же в поездке. Это Лондон или Берлин?» Наконец-то вспомнил. Он в Варшаве, лежит в постели Шмиля Сметаны. Болезнь, слава богу, прошла. «И что, я счастлив?» — спросил он себя второй раз за последние двенадцать часов. Он опять вгляделся в себя, в самую глубину, и опять не нашел там ясного ответа. Конечно, плохо быть больным, но когда выздоровел, радоваться тоже особо нечему. Не так уж все у него благополучно. За несколько дней он ни разу не написал Рашели. Связался с Циреле и Башей. Продать их? Сеньоре Шаевски? Но он не нуждается в деньгах, и в нынешние времена продать женщину невозможно, разве только она сама продается. Да и сколько эта сеньора Шаевски ему заплатит? И вообще, зачем опять лезть в болото, из которого он с таким трудом выбрался?

«С ума сошел», — проворчал Макс. Райзл, конечно, огонь, но крутить с этой дамочкой дальше он не собирался. Чем больше он размышлял, тем яснее становилось, что он пустился на все эти авантюры только из-за своего недуга. Он не может развестись с Рашелью, не может бросить бизнес и отправиться в странствия по белу свету. Он уже растранжирил добрую половину денег, которые взял с собой. Ему осталось лишь одно — вернуться в Аргентину. Теперь, когда с него сняли порчу, он там найдет себе женщин сколько угодно. Не стоит взваливать на себя лишний груз. Он и так причинил вред и Циреле, и Баше, для них же будет лучше, если он отвяжется, пока совсем не затянул их в грязь. «Завтра же уезжаю», — решил Макс.

Осталась только одна забота: наверняка Райзл Затычка обо всем напишет сестре в Буэнос-Айрес, а та разболтает своим кумушкам. Да и наплевать! Что она ему сделает? Такие, как она, рады, если их самих никто не трогает…

Из-за нервного расстройства Макс всегда был как пьяный и вот протрезвел. Он лежал, повернувшись лицом к стене. Чуть приподнял веки и увидел, что уже светает. Раньше времени чирикнула птица и тут же замолкла. Макс опять задремал. Успел еще подумать: «А в Рашков-то съездить?» И тут же ответил себе: «Нет». Он рассказывал о Рашкове раввину, Циреле, Райзл, но никому не сказал, что там он до сих пор может находиться в розыске. Лучше всего не мешкая сесть в скорый до Берлина, а оттуда — в Париж. У Макса есть паспорт, есть визы. Погоню за ним не отправят…