Андре Моруа - История Англии

10. В октябре Питт подал в отставку. Король заменил его лордом Бьютом, одним из своих фаворитов и, как говорили, бывшим любовником принцессы Уэльской. Парижский мир, подписанный в 1763 г., отдавал Англии Канаду, Сен-Винсент, Доминику, Тобаго и Сенегал; Франция обязалась вывести войска из Ганновера, Пруссии и — тяжелое условие — срыть укрепления в Дюнкерке. Англия возвращала ей Бель-Иль, Гваделупу, Мартинику, Мари-Галант, Сен-Люси, французские фактории в Индии, Сен-Пьер и Микелон, а также возвращала ей право на рыбную ловлю у Ньюфаундленда. Испании, уступавшей англичанам Флориду, Франция отдавала в качестве компенсации Луизиану. Король Пруссии, перестав быть полезным, увидел, что его бросили. Для Франции это был суровый мир, однако все же лучше того, что желал для нее Питт, хотевший прибрать к рукам все французские и испанские колонии. Он сам явился в парламент протестовать против условий договора, подписанного его преемником. Поддерживаемый слугами, опираясь на костыли руками в теплых перчатках, еле стоя на обернутых фланелью ногах, он проговорил битых три часа, несмотря на сильнейшие страдания, требуя для своей страны монополии на мировую торговлю, проповедуя ненависть к дому Бурбонов и предрекая скорое возвышение Бранденбургского дома [39] То есть династии Гогенцоллернов, курфюрстов Бранденбургских. . Это была трагическая и грандиозная сцена, но его речь была напрасна, поскольку договор ратифицировали. «Теперь, — сказала принцесса Уэльская, — король Англии — мой сын».

Бенджамин Уэст. Смерть генерала Вулфа в битве при Квебеке 13 сентября 1759 г. 1770

11. Случай Питта — один из тех, когда кажется, что твердость одного-единственного человека повернула ход истории. Что было бы без него? Один английский историк воображает Дюплекса, укрепившего в Индии Французскую империю, Монкальма, расширившего контроль Франции до долины Миссисипи, и Францию, ставшую матерью-родиной Соединенных Штатов. В 1755 г. эти события казались еще возможными, но после 1761 г. стали уже совершенно немыслимыми, поскольку к ним прикоснулся Питт. Однако труды великого человека долговечны лишь в той мере, в какой они учитывали перспективу. Хотя Питт был прав, полагая, что в XVIII в. у Англии было больше шансов, чем у любой другой страны, достичь морского владычества: 1) потому что, являясь островной державой, избавленной благодаря водным преградам от содержания большой армии, она могла тратить на свой военно-морской флот больше, чем континентальные державы; 2) потому что форма правления, которую она создала у себя, позволяла ей взимать с богатых и влиятельных классов более тяжелые налоги. В то время как английский парламент безропотно голосовал за средства, которых требовал Питт, французский (не избиравшийся) парламент отказывался снимать освобождение от налогов с привилегированных классов; 3) наконец, лондонские купцы, прекрасно знавшие, что сулят им американские колонии и Индия, а потому страстно восхищаясь Вулфом и Клайвом, поддерживали свои голоса собственными деньгами, тогда как в глазах континентальной знати коммерческие выгоды мало что значили. Это главные причины, которые рано или поздно все равно принесли бы свои плоды и обеспечили победы Питта. Европа уже познала период испанского засилья, потом французского. Вместе с Семилетней войной начался период английского преобладания. Но, опьяненные своими победами, англичане стали более надменными, чем когда-либо. Они не боялись отталкивать от себя одновременно Францию, Испанию и Австрию. Тем не менее Франция, хоть и ограбленная, остается великой державой. И быть может, однажды она захочет взять реванш над теми, кого Шуазель называл «тиранами морей».

1. «Born and educated in this country, I glory in name of Britain … » («Рожденный и воспитанный в этой стране, я горжусь тем, что я британец…») — слова из коронационной речи Георга III. От этой фразы и от самого этого факта новый король ожидал популярности, которой никогда не имели его предки. Он написал Britain , а не England , чтобы не задевать своих шотландских друзей, но на самом деле новый государь, конечно же, был англичанином — и внешне, и по манерам, и по языку, и по характеру. Ганновер для него остался лишь семейным воспоминанием. Как рассказывают, он даже не мог отыскать свое курфюршество на карте. Несмотря на то что два первых Георга, гротескные короли-чужестранцы, не слишком утруждали себя делами правления, третьему, гораздо более достойному уважения, предстояло неоднократно вступать в конфликт со своим народом. Воспитанный отцом Фредериком, потом матерью, принцессой Уэльской, в презрении к своему слабому деду, он вырос на доктринах, изложенных Болингброком: «Королю-патриоту надлежит и царствовать, и править. С какой стати он должен подчиняться распоряжениям правительства, нескольких влиятельных семейств и парламента, которые не представляют страну? Наоборот, он должен стать защитником своих подданных от всех олигархов. К нему обращены глаза целого народа, полные восхищения и сияющие от любви».

2. Из-за этой доктрины, побуждавшей короля установить личную власть, ему грозили серьезные конфликты с парламентом. Но Георг III полагал, что если виги господствуют в палате общин, покупая себе избирательные округа и голоса, то он может играть в эту игру не хуже их. Поэтому Георг постарался создать в стране партию «друзей короля» и надеялся, что ему в этом помогут новые умонастроения тори. После громкого провала Карла Эдуарда провинциальные сквайры и представители англиканского духовенства отказались наконец от своего якобитства. Вместо того чтобы следовать устарелой идеологии (как они делали с 1688) и уступать горстке вельмож-вигов, поддержанных денежными мешками, тори отныне желали стать правительственной партией. В своей борьбе против вигов, разделившихся теперь из-за слишком долгой монополии на власть, король вполне мог успешно опереться на эту новую форму торизма . Но все шансы уничтожал его собственный характер. Честный человек, хороший муж, умеренный и целомудренный, «фермер Джордж» был к тому же тщеславен и мстителен. «То, чего я не забываю, я не прощаю». Война, благодаря которой рос авторитет Питта, не нравилась ему с самого его восшествия на престол. Англия уже имела своего короля-патриота, но «звался он Уильямом, а не Георгом». И вскоре ненависть Георга к Уильяму стала таковой, что он согласился бы даже на внешнее поражение своей страны, лишь бы оно привело его к победе внутри ее. Со своей первой речи он неустанно твердил об этой «кровопролитной и дорогостоящей» войне, и понадобился весь авторитет Питта, чтобы король согласился назвать ее «справедливой и дорогостоящей».