Марсель Пруст - Сторона Германтов

Но если в глазах поставщиков, рестораторов и тому подобное они были особами незначительными, в свете, напротив, этих двуликих юношей никто не осуждал ни за расстроенные состояния, ни за малопочтенные способы поправить дела. В свете они опять оказывались его высочеством принцем, его светлостью герцогом таким-то, и значение имела только древность их рода. Герцог-миллиардер или почти миллиардер, у которого было все, что душе угодно, оказывался ниже, чем они, потому что их предки были некогда монархами в своих землях, имели право чеканить монету и так далее. Часто в этом кафе, когда один из них входил, другой опускал глаза, чтобы вновь прибывшему не приходилось ему кланяться. А дело было в том, что он обедал с банкиром, которого пригласил в воображаемой своей погоне за богатством. Каждый раз, когда светский человек входит в подобные отношения с банкиром, это обходится ему в сотню тысяч франков, что не мешает ему пытать счастья со следующим банкиром. Эти юноши никогда не сдаются и не теряют надежды.

Однако принц де Фуа был и сам богат и принадлежал не только к изысканной компании пятнадцати юношей, но и к более замкнутому кружку, состоявшему из четырех неразлучных друзей, в число коих входил и Сен-Лу. Их никогда не приглашали порознь, их прозвали четырьмя сердцеедами, на гулянии они всегда держались вместе, в замках им отводили смежные спальни, и даже ходили слухи, будто их соединяет больше чем простая дружба, тем более что все четверо были очень хороши собой. Я был готов самым категорическим образом опровергнуть эти слухи в отношении Сен-Лу. Но вот что удивительно: хотя позже выяснилось, что слухи эти справедливы по отношению ко всей четверке, тем не менее каждый из юношей пребывал в полном неведении относительно трех остальных. А ведь каждый из них старался разузнать о других как можно больше — не то из любопытства или, вернее, из злорадства, не то желая помешать женитьбе друга, не то получить перевес, проникнув в его секрет. К этим четырем образцовым и несравненным платоникам на какое-то время добавился пятый (потому что в кружках из четырех друзей участников всегда бывает больше четырех). Но по религиозным соображениям вел он себя весьма сдержанно, и тогда, и позже, когда кружок четырех уже распался, а сам он женился, обзавелся потомством и ездил в Лурд молиться о том, чтобы следующий новорожденный оказался сыном или дочкой, — и все-таки в перерывах набрасывался на военных.

Как бы то ни было, принц де Фуа рассердился меньше, чем можно было ожидать, ведь неподобающие слова хоть и прозвучали при нем, но обращены были к другим. К тому же вечер был исключительный. И потом, у адвоката, в сущности, было не больше шансов завязать знакомство с принцем де Фуа, чем у кучера, возившего этого благородного господина. Поэтому принц счел себя вправе высокомерно, глядя в сторону, ответить этому собеседнику, благодаря туману оказавшемуся своего рода попутчиком, случайно повстречавшимся ему где-то на краю света, на морском берегу, окутанном туманами и исхлестанном ветрами: «Заблудиться еще не беда, хуже очутиться не там, где надо». Его правота потрясла хозяина, потому что эти самые слова он слышал уже несколько раз за вечер.

В самом деле, он привык всегда сравнивать услышанное или прочитанное с неким заранее известным текстом и приходить в восхищение всякий раз, когда не улавливал разницы. Таким восприятием не стóит пренебрегать: в политических спорах и при чтении газет именно оно формирует общественное мнение, а значит, влияет на важнейшие события. Множество хозяев немецких кофеен восхищались исключительно теми своими посетителями и теми газетами, которые утверждали, что Франция, Англия и Россия «ищут ссоры» с Германией, и они-то в момент Агадирского кризиса чуть было не довели дело до войны [236] …Франция, Англия и Россия «ищут ссоры» с Германией… чуть было не довели дело до войны … — Французский комментатор отмечает, что о марокканском кризисе 1905–1906 гг. Пруст специально осведомлялся у своего друга Робера де Бийи, в то время секретаря посольства в Танжере. В результате разногласий между Францией и Германией дело чуть не дошло до военного конфликта; в конечном счете Франция была вынуждена уступить Германии часть Конго, а Германия за это не препятствовала установлению власти Франции над Марокко. . Историки были правы, когда отказались объяснять действия народа волей королей; ее следовало бы заменить психологией среднего человека.

Хозяин кафе, в котором я очутился, в политике с некоторых пор пускал в ход свои таланты учителя красноречия только в тех случаях, когда речь шла о деле Дрейфуса. Если он не узнавал привычных слов в речах посетителя или в колонках газеты, он объявлял статью убийственно скучной, а посетителя лицемером. Принц де Фуа, напротив, привел его в такое восхищение, что он еле дал собеседнику закончить фразу. «Прекрасно сказано, ваше высочество, прекрасно сказано (имелось в виду — урок рассказан без единой ошибки), так и есть, так и есть», — воскликнул он, дойдя, как говорится в «Тысяче и одной ночи», «до предела удовлетворения». Но принц уже исчез в малом зале. Затем, поскольку жизнь продолжается даже после самых странных событий, те, что выныривали из бездны тумана, заказывали кто напиток, кто ужин, а некоторые юные члены Жокей-клуба, учитывая необычность этого дня, бестрепетно усаживались за одним из двух столов в большом зале совсем рядом со мной. Природный катаклизм привел к тому, что в обоих залах, большом и малом, среди всех этих людей, вдохновленных ресторанным уютом, после долгих блужданий в океане тумана установилось братство, из которого один я был исключен; что-то подобное царило, должно быть, в Ноевом ковчеге. Вдруг я увидел, что хозяин принялся изгибаться в почтительных поклонах, в полном составе набежали метрдотели, и это привлекло внимание всех посетителей. «А ну живо позови Сиприена, стол для его сиятельства маркиза де Сен-Лу», — вскричал хозяин, для которого Робер был не только важный господин, по-настоящему влиятельный даже с точки зрения принца де Фуа, но еще и завсегдатай, живущий на широкую ногу и тратящий у него в ресторане уйму денег. Посетители большого зала смотрели на все это с любопытством, посетители малого наперебой окликали друга, вытиравшего ноги у входа. Уже входя в малый зал, он заметил в большом меня. «Боже, — вскричал он, — что ты здесь делаешь! Да еще и рядом с открытой дверью», — добавил он, бросив яростный взгляд на хозяина, который бросился ее закрывать, перекладывая вину на официантов: «Я всегда им говорю, чтобы закрывали».

Чтобы добраться до Робера, мне пришлось побеспокоить всех, кто сидел за моим столом и за соседними. «Зачем ты встаешь? Тебе хотелось пообедать здесь, а не в малом зале? Но, милый ты мой, ты же здесь замерзнешь. Сделайте милость, заколотите вы эту дверь», — обратился он к хозяину. «Сию же минуту, ваше сиятельство, все посетители будут входить через малый зал, вот и все». И чтобы получше доказать свое усердие, он призвал для этой операции метрдотеля и нескольких официантов, во всю глотку изрыгая страшные угрозы на случай, если все не будет сделано как надо. Мне он всячески выражал глубочайшее почтение, правда лишь после того, как увидел, насколько меня почитает Сен-Лу, но чтобы я, упаси бог, не подумал, что все это только из-за моей дружбы с его богатым и высокородным завсегдатаем, он ухитрялся украдкой посылать мне милые улыбки, которые, видимо, выражали его личную симпатию.