Марсель Пруст - Под сенью дев, увенчанных цветами

Что толку с того, что Альбертина знала, кто такие Амбрезаки — кому дано большее, тому не обязательно дается меньшее, и я вовсе не почувствовал, что после того, как я раскланялся с этими девушками, ей больше захотелось сблизить меня со своими подругами. «Очень мило с вашей стороны, что вы так ими интересуетесь. Не обращайте на них внимания, ничего в них такого нет. Зачем эти девчонки достойному человеку вроде вас? Андре, правда, удивительная умница. Она хорошая девочка, даром что совершенно взбалмошная, а остальные самые настоящие дурочки». Расставшись с Альбертиной, я вдруг страшно огорчился, что Сен-Лу скрыл от меня свою помолвку и повел себя так некрасиво: собирается жениться, не разорвав отношений с любовницей. Между тем несколько дней спустя я был представлен Андре, она довольно долго со мной говорила, и я, улучив момент, сказал ей, что хотел бы встретиться с ней на другой день, но она возразила, что никак не может: ее мать чувствует себя ужасно и ее нельзя оставлять одну. Еще через два дня я навестил Эльстира, и он мне сообщил, что я очень нравлюсь Андре; я ответил: «Да она тоже мне очень нравится с самого первого дня, и я предложил ей встретиться завтра, а она оказалась занята». — «Да, знаю, она мне говорила, — отозвался Эльстир, — она очень об этом жалела, но она еще раньше договорилась поехать в открытом экипаже на пикник в двух льё отсюда, и отказаться было уже невозможно». Андре знала меня совсем мало, и ложь была пустячная, но я уже не мог общаться с особой, которая способна так поступить. Что человек сделал, то он будет повторять до бесконечности. И если друг, с которым мы договаривались о встрече, и раз, и другой не смог прийти или сказался простуженным, то и через год, и через два он подхватит всё ту же простуду и опять не сможет прийти на свидание, и причина будет всё та же самая, хотя он станет, смотря по обстоятельствам, объяснять свое отсутствие самыми разными причинами.

Однажды утром, несколько дней спустя после того, как Андре мне сказала, что должна посидеть с матерью, я прогуливался с Альбертиной, которую заметил со странным атрибутом в руках: она держала его за шнурок, и это придавало ей сходство с «Идолопоклонством» Джотто [275] … сходство с «Идолопоклонством» Джотто … — Среди фресок Джотто в Падуе, в капелле дель Арена, есть серия «Аллегории Добродетелей и Пороков»; там парой к Вере выступает Неверие (которое по-русски чаще называется Идолопоклонство): аллегорическая фигура на этой фреске держит в вытянутой руке маленькую женскую фигурку, олицетворяющую идола; в руке у этой фигурки зажат конец веревки, а другой конец петлей обвит вокруг центральной фигуры. При желании здесь в самом деле можно усмотреть сходство с девушкой, которая держит «диаболо» на шнурке. ; игрушка эта называется «диаболо» и настолько вышла из моды, что перед портретом девочки с «диаболо» в руках комментаторы будущего станут, вероятно, рассуждать, как перед какой-нибудь аллегорической фигурой в церкви на Арене, о том, что же это она такое держит. Через минуту подошла одна из подруг, та, что в первый день, когда я их видел, выглядела бедной и хмурой и с такой злостью сказала про старичка, которого задели легкие стопы Андре: «Бедный старикан, прямо жаль его»; теперь она обратилась к Альбертине: «Привет, я вам не помешаю?» Она сняла шляпу, которая ее стесняла, и волосы, точь-в-точь множество разных неведомых науке прелестных растений, падали ей на лоб и завивались аккуратной тонкой листвой. Возмутившись, видимо, что их обладательница ходит с непокрытой головой, Альбертина не ответила, но, несмотря на ее ледяное молчание, девушка осталась с нами, хотя Альбертина постаралась оттеснить ее в сторонку, а сама то на несколько мгновений отставала с ней, то догоняла меня и шла рядом, а девушка поспевала следом. Мне пришлось попросить Альбертину при ее подруге, чтобы она нас познакомила. Эта девица показалась мне такой жестокой, когда бросила: «Бедный старикан, прямо жаль его», — но когда Альбертина произнесла мое имя, в лице и глазах у нее мгновенно просияла сердечная, ласковая улыбка и она протянула мне руку. Волосы у нее были с золотым отливом, да и не только волосы; розовые ее щеки и голубые глаза были словно еще розовеющее утреннее небо, усеянное сияющими блестками золота.

Я сразу воспламенился и решил, что, когда она любит, она превращается в робкое дитя и что она осталась с нами, несмотря на грубости Альбертины, для меня и ради меня; наверно, она счастлива, что наконец-то может этим своим улыбчивым и кротким взглядом признаться мне, что ко мне она будет столь же нежна, сколь жестока к другим. Возможно, она приметила меня на том же пляже, когда я еще ее не знал, и с тех пор думала обо мне; наверно, она и над тем старичком издевалась, чтобы вызвать во мне восхищение, а потом ходила угрюмая, потому что ей не удавалось со мной познакомиться. Из гостиницы я часто замечал ее по вечерам: она гуляла по пляжу. Скорее всего, надеялась меня повстречать. А сейчас присутствие Альбертины ее явно стесняло не меньше, чем если бы здесь собралась вся стайка, но несмотря на то, что подруга всё сильнее обдавала ее холодом, она все-таки шла за нами по пятам и явно надеялась, что останется позже Альбертины, и назначит мне свидание на то время, когда сумеет ускользнуть из-под надзора семьи и подруг, и встретится со мной в надежном месте перед мессой или после гольфа. Андре с ней не ладила и терпеть ее не могла, из-за этого увидеться с ней было еще труднее. «Я долго терпела ее кошмарную неискренность, — сказала мне Андре, — ее угодливость, гадости, которые она мне подстраивала. Ради других я всё это терпела. Но последняя ее выходка уже ни в какие ворота не лезет». И она пересказала мне сплетню о том, что сделала эта девушка; ее поступок и впрямь мог навредить Андре.

Но слова, обещанные мне взглядом Жизели, как только Альбертина оставит нас вдвоем, так и не были сказаны, потому что Альбертина упрямо шла между нами и отвечала подруге всё короче и короче, а потом вообще перестала с ней говорить, и той пришлось уйти. Я упрекнул Альбертину за то, что она вела себя так неприветливо. «Это научит ее вести себя скромней. Она девочка неплохая, но надоедливая. Нечего ей повсюду совать нос. Чего она к нам пристала? Никто ее не звал. Еще немного, и я бы ее прогнала. И вдобавок я ненавижу, когда она гуляет простоволосая, это дурной тон». Пока Альбертина говорила, я смотрел на ее щеки и размышлял, чем они пахнут, какой у них вкус: в этот день лицо у нее было не столько свежее, сколько ясное, ровного розового цвета с фиолетовым отливом, нежное, как сливки, похожее на розы, покрытые восковым глянцем. Ее щеки влекли меня, как иногда влекут цветы. «Я этого не заметил», — отвечал я. «Хотя смотрели на нее во все глаза, будто портрет с нее хотели написать, — возразила она, не смягчаясь тем, что теперь я именно так смотрел на нее саму. — Однако не думаю, что она бы вам понравилась. Она совсем не умеет кокетничать. А вам-то должны нравиться кокетки. Как бы то ни было, больше ей не удастся нам надоедать, а нам не придется от нее отделываться, скоро она уезжает в Париж». — «Другие ваши подруги тоже уезжают?» — «Нет, только она и ее мисс; она должна пересдать экзамены, ей придется зубрить, бедняге. Веселого мало, скажу я вам. Иногда попадаются хорошие темы. Это уж как повезет. Одной нашей подруге попалось: „Расскажите о несчастном случае, которому вы были свидетелем“. Такая удача ей выпала. Зато другой моей знакомой девочке досталось, причем на письменном экзамене: „Кого бы вы предпочли иметь другом, Альцеста или Филинта?“ [276] «Кого бы вы предпочли иметь другом, Альцеста или Филинта?» — Альцест и Филинт — персонажи стихотворной комедии Мольера «Мизантроп» (1666). Вот уж тут бы я засыпалась! Во-первых и в-главных, задавать такой вопрос девушке неприлично. Девушки дружат с другими девушками, а с молодыми людьми им дружить не полагается. (Тут я затрепетал, понимая, что у меня мало шансов быть принятым в стайку.) Но в любом случае, даже если бы этот вопрос задали молодым людям, ну что можно сказать на эту тему? Несколько семей написали в „Голуа“ [277] … написали в «Голуа» жалобы … — Газета «Голуа» основана в 1868 г.; при Прусте у нее был довольно значительный тираж. жалобы на то, что нам предлагают такие трудные вопросы. Самое удивительное, что в сборнике лучших ученических работ, отмеченных наградами, есть два сочинения на эту тему, причем в них утверждается совершенно противоположное. Всё зависит от экзаменатора. Один хотел, чтобы написали, что Филинт льстец и обманщик, другой — что Альцестом, конечно, нельзя не восхищаться, но он слишком сварливый и в друзья лучше выбрать Филинта. Как могут несчастные ученики в этом разобраться, если преподаватели сами не могут между собой договориться? И это бы еще ладно, но ведь с каждым годом задания всё трудней. Жизели нипочем не справиться без протекции».