Марсель Пруст - Под сенью дев, увенчанных цветами

Встречаясь с Франсуазой в тот момент (Франсуаза говорила «в самый полдень»), когда та, в красивом чепце, окруженная всеобщим почтением, шествовала вниз «обедать с прислугой», г-жа де Вильпаризи останавливала ее и расспрашивала о нас. И Франсуаза потом передавала нам по поручению маркизы, подражая ее голосу и стараясь дословно цитировать слова, искажая их, впрочем, ничуть не меньше, чем Платон Сократа или святой Иоанн Иисуса: «Она сказала, передайте им от меня поклоны». Франсуазу эти знаки внимания искренне умиляли. Хотя когда бабушка уверяла, что в свое время г-жа де Вильпаризи была очаровательна, Франсуаза ей не верила, убежденная, что бабушка привирает в интересах своего класса, ведь богатые всегда держатся друг за дружку. Правда, от былой красоты маркизы мало что осталось, и чтобы распознать ее следы, требовалось такое художественное чутье, какого у Франсуазы не было. Ведь чтобы представить себе, как прелестна когда-то была старуха, нужно не только видеть, но и интерпретировать каждую черту лица.

— Нужно мне как-нибудь у нее спросить, не ошибаюсь ли я, не состоит ли она в родстве с Германтами, — сказала бабушка, вызвав у меня взрыв негодования. Как я мог поверить в родственные узы между двумя именами, из которых одно вошло в меня через низенькую и постыдную калитку опыта, а второе через золотые ворота воображения?

Уже несколько дней мы часто видели, как мимо в роскошном экипаже проезжает высокая, рыжая, красивая, несколько носатая принцесса Люксембургская [180] … высокая, рыжая, красивая, несколько носатая принцесса Люксембургская … — Считается, что принцесса Люксембургская, которая будет появляться и дальше в романе, отчасти списана с принцессы де Саган, светской знакомой Пруста, которая упоминается в «Поисках» и под своим именем. , приехавшая на несколько недель на курорт. Ее коляска остановилась перед отелем, лакей пошел переговорить с директором, а потом вернулся к карете за прекрасными фруктами (они, как сам залив, в одной корзине соединяли все времена года); к ним прилагалась карта «Принцесса Люксембургская», на которой было приписано несколько слов карандашом. Какому августейшему постояльцу, путешествующему инкогнито, предназначались эти сливы цвета морской волны, светоносные, шаровидные, напоминавшие округлость моря, эти прозрачные виноградины, подвешенные на ветках, сухих, как ясный осенний денек, эти груши цвета небесного ультрамарина? Не могло же быть, что принцесса собиралась навестить бабушкину подругу. Однако назавтра вечером г-жа де Вильпаризи прислала нам кисть свежего золотистого винограда, и сливы, и груши, которые мы тоже узнали, хотя сливы, как море к часу нашего ужина, стали сиреневыми, а по ультрамарину груш поплыли розовые облачка. Через несколько дней мы встретили г-жу де Вильпаризи, выходя с симфонического концерта, который по утрам давали на пляже. Я был убежден, что произведения, которые я услышал (прелюдия из «Лоэнгрина», увертюра к «Тангейзеру» и т. д.), выражают самые высокие истины, я изо всех сил пытался воспарить, чтобы до них дотянуться, и в надежде их понять извлекал из себя и передавал им всё, что было во мне лучшего и значительного.

Так вот, выйдя с концерта, мы с бабушкой по дороге в отель ненадолго остановились на молу, чтобы перекинуться словцом-другим с г-жой де Вильпаризи, сказавшей, что она заказала для нас в отель горячие сэндвичи с сыром и ветчиной и яичницу со сметаной, и тут я издали увидел, что в нашу сторону идет принцесса Люксембургская, слегка опираясь на зонтик, словно сообщая своему высокому статному телу этот легкий наклон, придавая ему изгиб, столь ценимый женщинами, слывшими красавицами в эпоху Империи, умевшими опустить плечи, выпрямить спину, подобраться, напрячь ноги, чтобы всё тело слегка витало, наподобие шелкового платка, вокруг самой сердцевины пронзавшего их корпус невидимого негнущегося и наклонного стебля. Каждое утро она совершала прогулку по пляжу в тот час, когда почти все уже шли обедать после купания; сама она обедала только в половине второго и возвращалась к себе на виллу гораздо позже, когда купальщики расходились и пустынный мол плавился от жары. Г-жа де Вильпаризи представила ей бабушку, хотела представить и меня, но ей пришлось спросить мою фамилию, потому что она ее не помнила. Возможно, она ее никогда и не знала или во всяком случае давным-давно забыла, за кого бабушка выдала замуж свою дочь. Казалось, эта фамилия произвела на г-жу де Вильпаризи сильное впечатление. Тем временем принцесса Люксембургская протянула нам руку и время от времени, болтая с маркизой, оборачивалась и одаряла нас с бабушкой кротким взглядом и улыбкой, к которой словно примешивался робкий росток поцелуя — так улыбаются младенцу с нянькой. Она, наверно, просто не хотела, чтобы мы думали, будто она парит высоко над нами в высших сферах, но неточно оценила расстояние, и из-за ошибки в расчетах ее глаза затопило такой добротой, что казалось, она вот-вот потреплет нас рукой, как двух симпатичных зверушек, которые тянут к ней головы из-за решетки в зоологическом саду. Причем образ зверей в Булонском лесу тут же разросся в моем воображении. В этот час по молу бродили крикливые разносчики, торговавшие пирожными, конфетами, булочками. Не зная, что бы такого сделать, чтобы выразить нам свое благоволение, принцесса остановила первого попавшегося торговца, у которого раскупили уже всё, кроме одного ржаного хлебца, из тех, которые крошат уткам. Принцесса купила его и сказала мне: «Это для вашей бабушки». Но протянула она этот хлебец не ей, а мне, со словами: «Вы отдадите его ей сами», считая, вероятно, что мое блаженство будет полнее, если между мной и зверьми не останется посредников. Приблизились другие разносчики, она набила мне карманы всем, что они продавали, пакетиками, перевязанными тесемками, вафельными трубочками, ромовыми бабами и леденцами. Она сказала мне: «Угоститесь сами и поделитесь с бабушкой» — и велела негритенку в алом атласном наряде, следовавшему за ней по пятам, к восторгу всего пляжа, расплатиться с разносчиками. Потом она распрощалась с г-жой де Вильпаризи и нам тоже протянула руку, показывая, что обходится с нами по-дружески, так же как со своей приятельницей, и мы можем ею располагать. Однако на этот раз на шкале живых существ она отвела нам место чуть повыше: свое равенство с нами принцесса обозначила обращенной к бабушке нежной материнской улыбкой, точь-в-точь как улыбаются мальчугану, прощаясь с ним как со взрослым. В силу чудодейственной эволюции бабушка оказалась уже не уткой и не антилопой, но — как выразилась бы г-жа Сванн — «беби». Наконец, трижды с нами распрощавшись, принцесса Люксембургская продолжила прогулку по залитому солнцем молу, изгибая свой великолепный стан, обвивавшийся, как змея вокруг палки, вокруг сложенного белого зонтика с голубым рисунком, на который она опиралась. Впервые в жизни я видел настоящее высочество — я говорю «впервые», потому что принцесса Матильда была совершенно не похожа на принцессу. Впрочем, как мы увидим позже, вторая принцесса своей благосклонностью удивила меня не меньше первой. На другой же день я узнал, какую форму принимает любезность высокородных особ, добровольных посредников между государями и обывателями; г-жа де Вильпаризи сказала нам: «Она вами очарована. Это женщина большого ума и очень сердечная. Она не то что большинство величеств и высочеств. Достойнейшая особа!» И с убежденным видом, в восторге, что может нам это сказать, добавила: «Думаю, она будет очень рада видеть вас опять».