Марсель Пруст - Под сенью дев, увенчанных цветами

Однако тем же утром, расставшись с принцессой Люксембургской, г-жа де Вильпаризи сказала мне нечто, поразившее меня еще больше и не имевшее ничего общего с любезностью.

— Вы сын директора министерства? — спросила она. — Говорят, что у вас очаровательный отец. Он сейчас путешествует по прекрасным местам.

За несколько дней до того мы узнали из маминого письма, что отец с г-ном де Норпуа, путешествуя вместе, потеряли багаж.

— Багаж нашелся или вовсе не терялся, — сказала г-жа де Вильпаризи, которая, кажется, была гораздо лучше нас осведомлена о подробностях поездки, хотя мы не понимали почему. — Видимо, ваш отец вернется на неделю раньше, чем предполагал, потому что, судя по всему, не поедет в Альхесирас. Но ему хочется провести на день больше в Толедо: он поклонник какого-то ученика Тициана, забыла имя, но его картины можно увидеть только в Толедо [181] … он поклонник какого-то ученика Тициана… только в Толедо . — Имеется в виду, конечно, Эль Греко (Доменико Теотокопулос; 1541–1614), художник, до тридцати лет работавший в Венеции под руководством Тициана; с 1576 г. его жизнь связана с Толедо. Для эстетики конца XIX в. он оказался одной из ключевых фигур благодаря Теофилю Готье (книга очерков «Путешествие по Испании»). Им восхищались Морис Баррес и Робер де Монтескью — писатели, чье мнение Пруст весьма ценил. В России образ Эль Греко важен для эстетики Серебряного века (ср. у А. Ахматовой в «Поэме без героя»: «Чтоб посланец давнего века / Из заветного сна Эль Греко / Объяснил мне совсем без слов…»). .

И я ломал себе голову, по какой случайности беспристрастная подзорная труба, сквозь которую г-жа де Вильпаризи наблюдала, как в расплывчатой дали снует толпа почти неразличимых крошечных человечков из числа ее знакомых, уловила своим волшебным увеличительным стеклом то самое место, где сейчас находится отец, и представила маркизе так отчетливо, в таких мелких подробностях все его радости, обстоятельства, ускорившие его возвращение, таможенные неприятности, любовь к Эль Греко, и, изменив масштаб, в котором маркиза видела отца, показала его ей среди остальных человечков огромным, как Юпитер, которому Гюстав Моро придал сверхчеловеческую стать, изобразив его на своей картине рядом со слабой смертной женщиной [182] … Юпитер… со слабой смертной женщиной . — Ссылка на картину Моро «Юпитер и Семела» (1896). Гюстав Моро (1826–1898) — французский художник и гравер; Пруста привлекал его изысканный и таинственный эстетизм. Моро несколько раз упоминается в «Поисках», а после смерти художника Пруст написал о нем эссе. Семела в древнегреческой мифологии — смертная женщина, которая родила от Зевса сына, Диониса, но из-за хитрости ревнивой Геры погибла в огне, спаленная молниями Зевса, что и послужило сюжетом картины. .

Распрощавшись с г-жой де Вильпаризи, мы с бабушкой остались перед отелем подышать воздухом, ожидая, когда из окна нам подадут знак, что наш обед уже на столе. Вдруг поднялась суматоха. Это молодая любовница короля дикарей возвращалась с купания к обеду.

— Воистину, бич божий, хоть уезжай из Франции! — в ярости воскликнул староста.

Тем временем жена нотариуса, вытаращив глаза, взирала на мнимую государыню.

— Не могу вам передать, как меня раздражает, когда госпожа Бланде засматривается на этих людишек, — заметил староста председателю. — Мне хочется отвесить ей оплеуху. Вот так и раздувают значение всякой шушеры, а им только того и надо, чтобы на них глазели. Скажите ее мужу, пускай объяснит ей, что это смехотворно; если они не перестанут обращать внимание на этих ряженых, я с ними раззнакомлюсь.

Прибытие принцессы Люксембургской, чей экипаж останавливался перед отелем в тот день, когда она привезла фрукты, тоже не ускользнуло от внимания компании, состоявшей из жен нотариуса, старосты и председателя: их уже несколько дней изрядно беспокоил вопрос, кто такая эта г-жа де Вильпаризи — настоящая маркиза или авантюристка, причем все три дамы жаждали убедиться, что она недостойна почтения, которым ее окружают. Когда г-жа де Вильпаризи шла через холл, жена председателя, которой всюду чудились самозванки, отрывалась от рукоделия и смотрела на нее с таким видом, что ее подруги помирали со смеху.

— Знаете, — надменно говорила она, — я для начала всегда предполагаю худшее. Я поверю, что женщина замужем, не раньше, чем мне покажут метрику и свидетельство о браке. Словом, не сомневайтесь, я проведу свое маленькое расследование.

И все эти дамы каждый день прибегали, заливаясь смехом:

— Ну как, узнали что-нибудь?

Но вечером после визита принцессы Люксембургской жена председателя приложила палец к губам:

— Есть новости.

— Ах, госпожа Понсен неподражаема! Такая проницательность! Скажите скорей, что, что?

— Ну что — к так называемой маркизе приезжала белобрысая особа, нарумянена до ушей, карета с милю длиной, как у всех этих девиц.

— Ну и ну! Вот-те на! Подумайте только! Мы эту даму видели, помните, староста, мы еще заметили, что она привлекает к себе внимание, причем далеко не лучшим образом, но мы не знали, что она приезжала к маркизе. Женщина с негром, верно?

— Она самая.

— Ах, да что вы! А как ее зовут, не знаете?

— Как же, я притворилась, что по ошибке взяла ее карту, и узнала, что ее боевая кличка — принцесса Люксембургская! Не зря я сомневалась! Вот радость — жить здесь бок о бок со всякими баронессами д’Анж! [183] Вот радость — жить здесь бок о бок со всякими баронессами д’Анж! — Баронессой д’Анж называет себя Сюзанна, героиня комедии Александра Дюма-сына «Полусвет» (1855). — А староста процитировал председателю Матюрена Ренье и «Масетту» [184] А староста процитировал председателю Матюрена Ренье и «Масетту» . — «Масетта» — название Сатиры XIII Матюрена Ренье (1573–1613). Масетта — сводня, которая в молодости была жрицей любви, а в старости демонстрирует благочестие. .

Но не нужно думать, что это неразумение продлилось недолго, как те, что возникают во втором действии водевиля, чтобы развеяться в последнем. Когда принцесса Люксембургская, племянница короля Англии и императора Австрии, заезжала за маркизой де Вильпаризи, чтобы вместе покататься в карете, они всегда казались окружающим двумя особами легкого поведения, от которых нет спасения на водах. Три четверти мужского населения Сен-Жерменского предместья кажутся очень и очень многим добропорядочным буржуа промотавшимися распутниками (среди них, впрочем, попадаются и такие), которых, соответственно, нигде не принимают. Буржуазия на этот счет чересчур щепетильна: ведь этих самых аристократов, несмотря на их пороки, встречают с распростертыми объятиями там, куда не пустят никакого буржуа. Аристократы же воображают, что буржуазии это известно, вот они и ведут себя с преувеличенной скромностью, сами осуждают друзей, оказавшихся «на мели», и тем довершают недоразумение. Если какой-нибудь завсегдатай высшего света поддерживает отношения с мелкой буржуазией — допустим, например, что он сказочный богач и оказался председателем крупных финансовых обществ, — буржуазия, повстречав наконец дворянина, достойного быть крупным буржуа, готова поклясться, что он не водит знакомства с разорившимся маркизом, игроком, чья любезность, с их точки зрения, только доказывает, что с ним никто не хочет водиться. И она в себя не может прийти от удивления, когда герцог, президент административного совета колоссального предприятия, женит сына на дочери маркиза-игрока, чье имя, правда, принадлежит к самым древним во Франции, — но ведь и монарх скорее женит сына на дочери свергнутого короля, чем на дочери полновластного президента республики. В сущности, у этих двух миров такое же фантастическое представление друг о друге, как у обитателей пляжа на одной оконечности бальбекского залива о тех, кто обосновался на пляже с противоположной стороны: из Ривбеля можно разглядеть Маркувиль, но это только сбивает с толку, потому что кажется, будто маркувильские пляжники видят всё великолепие Ривбеля — а они почти ничего не видят.