Анте Ковачич - В регистратуре

Музыкант Йожица возвратился из города от сына Ивицы и камердира Жоржа. С его приходом в доме началась невыносимая жизнь, все домашние ходили хмурые, мрачные, раздраженные, избегали всяких разговоров, и никто не мог понять, в чем причина такой перемены.

Йожица снова взялся за свой бас, решив вернуться к старому ремеслу. Лауру предоставили ее судьбе, никто ею не интересовался. Жена Йожицы больше не ходила к ней и не прислуживала в «храме». Лаура приняла это молча и договорилась с Каноником, что возьмет в служанки Аницу. Получила она и письмо школяра Ивицы. Прочла его, потом с холодным сердцем бросила в огонь. Ни единого звука не вырвалось у нее, ни единого жеста, ни одна мышца на лице не дрогнула. Но в ту же минуту Лаура принялась строить новые планы. Она все чаще захаживала в дом газды Михо, но ни о письме школяра Ивицы, ни о том, что об их любви стало известно, ни словом не обмолвилась.

В это же время Михина Юста начала жаловаться на недомогание: в голове какой-то непонятный туман, то и дело трясет озноб, руки и ноги ватные. Будто она непрерывно спит, а не живет. А Лаура успокаивала ее, ласково уговаривала:

— Все, подружка, пройдет! С замужними женщинами, у которых нет детей, такое бывает, но это не страшно. Как пришло, так и уйдет! — говорила Лаура, исподтишка бросая острые взгляды на Юсту, изучая каждую черту, каждую морщинку на ее лице.

Однажды госпожа Юста хлопотала по хозяйству, приглядывала то за тем, то за другим. Потом подошла к роднику на склоне Рыла и, слабая, вялая, наклонилась, протянула руки, чтобы по крестьянской привычке зачерпнуть воды… в тот же миг словно божья молния поразила ее, и она повалилась вниз головой в воду.

Михо был где-то в отъезде. Все домашние разошлись по делам, несчастную нашли лишь тогда, когда кто-то из слуг отправился на родник по воду.

По селам ходили самые разные толки, каждый рассказывал на свой лад, не скупясь на догадки. Одни говорили, будто ее хватил удар, а это все равно что божья кара. Другие пожимали плечами, подымали глаза к небу, давая понять, что бог все видит и знает, а лучше всего грехи человеческие! Покойный Медонич умер, исчез, словно его ветром унесло, и похоронили, говорят, где-то на чужой стороне. А может, его дьявол унес? И теперь вот также ушла и его некогда кичливая дочь Юста.

Михо нанял сельскую полуведьму-полубогомолку причитать каждое утро на восходе солнца по покойнице, как положено, во всех четырех углах дома. Доренда, так ее звали, наливалась вином и ракией, чтобы у нее не иссякли слезы горести и не пересохло горло, и слезливо голосила:

— Горе нам, горе нам, страдальцам несчастным! У вас, соседей и соседок, и у всех душ христианских доброе утро! А у нас оно черное да безрадостное! Где все росло, пышно цвело да зрело, — теперь все задубело и окаменело! Где прежде наши радость и веселье, там поселилась черная кручина! Горе! Горе! Ох-ох-ох! Померла наша милая хозяюшка Юста! Горе нам, горе! Была она добрая, что ясный день, благостная, что пасха, красавица золотая, цвела, сияла, благоухала, что свежая роза! Горе! Горе! Померла она! Ее светлые очи высосут в гробу черви, ее пышное тело изъедят гады подземные! Горе! Горе! Ой-ой-ой! Ох, Михо, бесценный муженек ее! Еще вчера ты пел песни, а сегодня льешь слезы! Тверда тебе земля черная, высоко небо синее. И крыльев нет ей в след полететь, и кротом не станешь землю рыть до самого ее гроба! Горе! Горе! Горе!

Лаура забегала по своему «храму», когда до нее дошла весть о внезапной смерти Юсты. Она была взволнована и все же довольна:

— Получилось даже лучше, чем я рассчитывала. Юста отдала богу душу, и я — за тремя горами! Ведь я уже думала придушить ее, раз она сама не помирает. А теперь… теперь…

Юста еще не остыла в могиле, а люди уже дивились, судили да рядили — что опять за чудо у нас в приходе?! Лаура покинула «храм» и ушла с холма музыканта Йожицы в дом газды Михо! Боже мой, господи, не иначе мир перевернулся!

— Что это значит? — спрашивали у музыканта Йожицы.

— Что значит? — отвечал тот. — А ничего!

— А как же твой сын?

— Лучше не бывает! — ликовал музыкант, и глаза его сияли радостью. — Она и не была ему никем, опекунша да покровительница, как ей завещал покойный Меценат! А теперь парень взялся за ум и отказался от опеки и всякой помощи. На том и кончилось. Женщина она красивая, что твоя королева, а торговец Михо богатый молодой вдовец, словно и женат не был, чего же удивляться, что она поселилась в Михином доме! У меня что хорошего? От крестьянской убогости никуда не денешься! Где нам гоняться за господами да господским житьем? Мы и на мешках золота с голоду помереть можем! Что посеешь, выходишь, выкормишь, то пожнешь, сваришь и слопаешь, вот так, по-простецки, по-нашенски, такое, видит бог, не для барских зубов и желудков! У газды Михо еще при Медониче покойном все велось по-господски, а он еще дальше пошел — кто ж так подходит друг к другу, как эта барышня и богатый, господский Михин дом!

Но людей такие музыкантовы разъяснения не удовлетворяли, они сочувственно кивали головами, чему-то верили, в чем-то сомневались и продолжали свои разговоры, суды и пересуды.

Из «храма» выносили мебель и грузили на телеги, Йожица бродил вокруг своей хижины, покуривая маленькую трубку, которая всякую минуту гасла, и исподлобья поглядывал, как чужие люди хозяйничают на его холме и в «храме». Подошел и коротыш Каноник. У него в последнее время все валилось из рук. Он замкнулся в себе, молчал и хмурился. Когда прошел слух, что Лаура поселилась в доме газды Михо, коротыш Каноник совсем перестал ходить к сыну. Не нравилось ему все это, тайные предчувствия томили его душу. Увидев, как на холме Йожицы начали грузить вещи, коротыш подошел к забору музыканта, молча поглядывая то на Йожицу, то на телеги.

— Эй, сосед, из твоего дома тащат такое богатство, а тебе хоть бы что!

— Пусть тащат! На что мне это богатство? И даром не нужно! Ты бы еще и «храм» отсюда убрал! На что он мне? Ладно бы выстроила ток, или житницу, или амбар, можно было б сказать спасибо! Так что, сосед, забирай и «храм»!

— Ты что мелешь, чего по мне стегаешь? Когда я у тебя что брал? — разинул рот коротыш, уставившись на музыканта Йожицу.

— Э, да разве вы с Михо не отец и сын? В своей семье какие расчеты? Он берет, значит, и ты берешь. Вскорости снова будет греметь богатая свадьба в старом доме газды Медонича, то бишь торговца Михо.

— Да нет, милок, нет! Не туда метишь. Я тут ни при чем. Я в Михины дела вмешивался, когда речь шла о женитьбе на покойной Юсте. А теперь ума не приложу, как это все сладилось и чем кончится.

Музыкант Йожица ничего не ответил, вытащил из колоды топор и пошел вниз, коротыш Каноник поплелся следом…