Анте Ковачич - В регистратуре

Так Лаура переселилась к Михо. На холме Йожицы ничего не осталось, кроме «храма», в который никто из семьи музыканта не входил, все считали этот дом проклятым.

Михо бросил торговые дела. Он скрылся с любовницей в своем доме, там они проводили время наедине, так что даже прислуга ничего не знала о них и об их жизни. И люди словно забыли про свое главное занятие, и на диво мало кто думал и болтал о новой перемене в семьях коротыша Каноника и музыканта Йожицы.

Лаура пожелала, чтобы Аница перешла в дом Михо и прислуживала им, но девушка неожиданно исчезла из села. Никто не мог понять, почему и куда она скрылась. Коротыш Каноник молча, озабоченно бродил вокруг своего дома, словно его мучила тоска и тайное раскаяние. Детей, больших и маленьких, в доме хватало, но не было доброй, ловкой, заботливой Аницы… Через какое-то время Аница сообщила родителям, что ушла служить в большой город, но почему ушла и что тому было причиной, никто не мог понять.

Михо и Лаура часто уезжали то в один, то в другой город и оставались там неделями. Михо забросил дела и торговлю. Коротыш Каноник совсем отбился от сына и никогда не заходил в Медоничев дом. Йожица снова взялся за свой бас, играл на свадьбах и прочих торжествах, как бывало прежде. Школяр Ивица больше домой не приезжал, а Йожица за много лет только несколько раз навестил его в городе.

Вдруг прошел слух, что Михо и его любовница Лаура переезжают в какой-то далекий чужой город, а дом и все хозяйство оставляют коротышу Канонику.

Слух оказался верным. Они уехали, никому не объяснив куда, зачем и когда вернутся обратно. Коротыш Каноник поселил в Медоничевом доме двух старших сыновей, чтобы они там хозяйничали. А сам наблюдал за ними и направлял их. Так, кто куда, разбрелись его многочисленные дети. Дочери повыходили замуж, сыновья женились, одни жили в доме Михо, другие в доме Каноника. Об Анице известно было, что она служит в городе у старой, богатой и благородной барыни.

Шли годы, а о Михо и Лауре не было ни слуху ни духу. «Хорошо им жить с таким богатством!» — вздыхал коротыш Каноник, он сгорбился, поседел и ослаб. Теперь он был вдовцом. Длинная Ката проболела дня два или три, трясясь и дрожа, словно выпила крепчайшего уксуса, закатила глаза, глухо пробормотала что-то невнятное и оставила этот несчастный мир. Супруг не плакал и не горевал по ней. «Все там будем, один раньше, другой позже!» — пожимал плечами коротыш Каноник, когда Длинную Кату положили в сколоченный из неструганных досок гроб. Сыновья, снохи, замужние дочери с детьми вышли из дома и спустились за гробом с холма. Это были суровые люди, с морщинистыми лицами, корявыми и мозолистыми руками. Каждый думал о себе, о своем хозяйстве. Женщины лишь смахивали слезу. Мужчины приговаривали: «Эх, ушла мать, ушла! А за ней и мы в свой черед. На том свете все-таки получше, чем на этом… Что поделаешь? Все умрем. Кто знает, умно это или глупо? Только бы вот как-нибудь переселяться туда иначе. Забирали бы ангелы или черти, кто чего заслужил, и пусть уж смерть расправляется, как ей будет угодно… А закапывать человека в деревянном гробу в холодную землю страшно», — рассуждали сыновья Длинной Каты, прочитав на могиле за упокой ее души «Отче наш».

С тех пор коротыш Каноник таскался от одного сына к другому, безропотно слушался снох и нянчил внуков, а те дергали его за седые волосы, за уши, заставляли вставать на четвереньки, и катались верхом на старом дедушке. И к зятьям заходил, выговаривал то за одно, то за другое, пока те не начинали огрызаться:

— Будет, будет, старый, ворчать-то! Вы свой век прожили, теперь наше время! Старикам надо думать о молитвах, о смерти да о спасении души, а не о земных делах.

Коротыш Каноник небрежно махал рукой:

— Бог с вами! Больно все вы молодые умные стали. То-то у вас все вверх дном, кое-как да никак! Эх, где-то мой Михо! Мой Михо! Куда он подевался? Ни слуху ни духу! Все с собой увез, гроша ломаного старику не оставил на трубку доброго табаку! Вот тебе и дети! Жизнь им даешь, родишь их, мучаешься, кормишь-поишь, а они голову задерут, нос — в звезды, и тебя, как состаришься, знать не знают! Так-то вот на этом свете!

Но сосед коротыша Каноника, Дармоед Йожица, не сетовал и не жаловался на своих детей и на весь мир. Лаура принесла в его дом божье благословение. Она, правда, покинула его двор и свой прелестный «храм», но дом Йожицы и теперь был полная чаша. В хлеву стояли три, каждая с гору, коровы, две пары волов, без счета свиней и птицы… Но Йожица и его тихая, работящая женушка не собирались ждать, пока проедят и промотают попавшее к ним богатство. Когда Лаура оставила свой дом и вступила в незаконный брак с торговцем Михо, Йожица и его семья от мала до велика подвернули полы, засучили рукава и давай трудиться в поте лица. Откормленную скотину и птицу, оставшуюся после Лауры, Йожица сумел выгодно продать и накупить всего вдвое больше, чем было. Он возблагодарил бога и заказал святую мессу за то, что жизнь разлучила его сына Ивицу и Лауру. А когда Михо с Лаурой скрылись, бросив старый дом Медонича, довольный музыкант Йожица пробурчал своей жене:

— Все это добром не кончится, старуха, нет! Коротыш Каноник еще будет зубами скрипеть и проклинать день и час, когда эта девка соблазнила его Михо и перешла в Медоничев дом.

Аница, дочь коротыша Каноника, сестра Михо, охотно согласилась прислуживать Лауре и помогать ей по хозяйству. Она надеялась таким образом хоть что-нибудь узнать о школяре Ивице. Сто раз, оставшись одна, доставала она спрятанное на груди кольцо, любовалась им, целовала его с восторгом и умилением. Однако Лаура, ласковая и милостивая к ней, необыкновенно щедрая и готовая всему научить, никогда не заводила речи о школяре Ивице. Она часто прижимала к себе голову Аницы, гладила ее и долго-долго смотрела в ее черные глаза. «Детка! Детка моя, да у тебя и глаза, и волосы, и изгиб шеи точно как у брата Михо! Вот дивный человек, настоящий богатырь!» — восторгалась Лаура Михо, потом доставала из шкатулки новое сверкающее ожерелье и дарила Анице.

— Как? Мой брат Михо! Он вам нравится, сударыня? — запинаясь, отзывалась девушка, отводя глаза в сторону.

— Ну, ну! Чего ты смущаешься? Скажи, что у тебя на сердце, невинная, золотая моя козочка! — восклицала Лаура, прожигая ее взглядом.

— Простите меня. Но Михо… я не понимаю… Как он может вам нравиться?.. Ведь он давно женат. А музыкантов сын Ивица? — лепетала Аница, опустив глаза, краснея до ушей и теребя дрожащими пальцами фартук. Она уже раскаивалась, что зашла так далеко.

— А! Ивица? Боже мой, так ведь он же школяр! Он ведь мальчик, а я его опекунша. Если б не я, он никогда бы не смог закончить свое учение! — всполошилась Лаура. — Да откуда у тебя, детка, такие мысли? И почему тебя так тревожит Ивица? А? Ну-ка, ну-ка! — грозила пальчиком лицемерка.