Анте Ковачич - В регистратуре

— Ну пошли, овечка моя! — схватила старуха Аницу за руку и повела на грязную улицу, заперев в доме своих «деток».

Они медленно спустились по грязным стертым ступеням, потом старуха потащила девушку вдоль ограды замусоренного, смрадного двора, пока, наконец они не вышли на улицу. Теперь старуха пошла быстрее, все еще не отпуская руку девушки, словно боялась, что та убежит. Аница едва поспевала за своей благодетельницей.

Перед глазами Аницы величественно засверкали широкие, ярко освещенные улицы, полные людей. Да тут так, словно по столу ходишь! Светло как днем. Девушка пожирала глазами каждого встречного. «Может, и он где-то здесь, в этой сутолоке», — думала Аница и все останавливалась, отставая от старухи. И мужчины замедляли шаг, оборачивались, смотрели на нее, а иные шли следом за старухой и девушкой, шурша ботинками по гладким улицам и насвистывая какие-то странные, страстные мелодии. Старуха все это хорошо видела.

— Прочь, бездельники, прочь, негодяи! — ворчала она. — В кармане вошь на аркане, а лезут, будто толстосумы, слюни пускают, что ослы на зеленую травку. Прочь, оболтусы! — шипела старуха. — Желудки подвело от голода, черти марш играют! Наглые, и звезды бы с неба склевали! На брюхе не густо, и в брюхе-то пусто, только бы поживиться на дармовщинку! Прочь, бездельники! — шипела старуха, будто змея с добычей во рту убегая от преследователей, чтобы спасти лакомый кусок. — Прочь! — Изо всех сил она тянула девушку дальше. — Скорей, скорей, курочка моя! Опоздаем! Да не оглядывайся ты на расфуфыренных господ! Ишь пялятся! Этот кус не для ваших уст, бегут вслед, распалились, как собаки, прости господи! — шамкала старуха, уводя Аницу в темные, пустынные городские улицы.

Они подошли к одноэтажному зданию с большими, от земли до крыши, ярко освещенными окнами. Эти окна больше походили на светящиеся огненные ворота, чем на окна. Преследователи уже давно отстали, потеряв их следы на темных улицах. Хоть старуха и обозвала их всех распалившимися псами, собачьего нюха у них не оказалось.

Старуха втащила Аницу в дом, еще крепче сжимая ее руку. Девушка увидела ряды столов со стульями, а большие кружки и бутылки говорили о том, что они в корчме, языческом храме ленивых, испорченных и безнравственных людей. Здесь было еще пусто, неприятный запах горячей пыли шел от ламп, которые, видно, только что зажгли.

— Елуша, Елуша! — гнусаво позвала старуха, и вдруг откуда-то выполз бывший камердир Жорж в красиво расшитой домашней шапочке, протирая глаза и сонно зевая.

— А! Старая ведьма. С нами бог и крестная сила, опять привела пленницу, — невнятно забормотал камердир. — Ну, старуха беззубая, убей тебя святой крест! Да уж, не сразу признаешь черта в человеческом обличье. Добрый вечер!

— Не балабонь, кляча, брехун старый! Сидишь в своем углу, спишь, пьешь да набиваешь свой бурдюк! Эх, кабы не Елуша, давно бы сдох от голода и жажды, как пес с перебитым хребтом и лапами, выброшенный на помойку.

— Ну, ну! Спрячь свои клыки и когти, старуха! Или ты этому выучилась в городских церквах, где каждый день слюнявишь да лижешь алтари. Потерпи, сейчас позову тебе Елушу! Один черт разберется в ваших заговорах и грязных делах, а меня увольте! Дьявол бы все побрал!

— А тебе чего соваться не в свои дела, брехун, выпивоха, пропойца несчастный! Елуша, Елуша, вот это женщина! А ты мели языком, пока на столе не появится жареная индюшка и полная кружка вина! — вопила старуха, а ее подопечная и понимала и не понимала их разговора. Ее немного удивило, что этот человек смеется над набожностью старухи.

— О, старая, пришла все-таки! — быстро вышла к ним крупная женщина с широкими бедрами, мощной грудью, продолговатым, полным и белым как снег лицом и черными колючими глазами. В каждом словно черт глумливый сидит! Голова ее была повязана пестрым шелковым платком, на лоб из-под него падали выпущенные весьма искусно две тяжелые пряди черных волос. Это и была подруга жизни нашего камердира собственной персоной.

— Пришла, да… А ты приготовила все, как надо? А, Елуша? — ответила ведьма и шлепнула Елушу по бедру. — Ну и ядреная ты баба, не дай бог сглазить! А этот твой камердир Жорж, он как полудохлый комар, что взобрался на царскую кобылицу… Хи-хи-хи! — громко хохотала старуха.

— Как же не приготовить, коли ты, старая, приказала? — засмеялась Елуша, показывая, что ей приятна лесть старухи. А потом, лукаво улыбаясь, принялась рассматривать Аницу. — Где ж ты ее такую отыскала, старая перечница? Такой красавицы и в тридевятом царстве не найти! Ну, старая, дьяволу никогда не переплатить за твою черную душу!

— Чего грешишь? Чего хулишь бога и его творения? Красив только бог, матерь божья, святые да ангелы-хранители. А человек под небом, мужчина ли, женщина, лишь создан по образу и подобию божию, потому может быть всего-навсего хорош собой! И моя девочка хороша, как погожий день, и скажу тебе правду, непутевая ты баба, — хитро подмигнула старуха, снова сладострастно облизывая верхнюю и нижнюю губу, — скажу тебе правду, эту лилию сорвала я прямо в церкви, она там горячо молилась перед ликом богородицы. Ах, честь ей и слава, — кинулась на колени ведьма, ударяя себя в грудь и закатывая глаза.

— Ха-ха-ха! Ну и мудрая ты старуха! Сам дьявол засел в твоих изворотливых мозгах! Не за тем ли ты обходишь все церкви да капеллы в городе, чтоб красть с алтарей такие вот лилии! Конечно! Такая у тебя работа — сводить с ума клиентов да заказчиков! Эх, если б я могла вином да жареным мясом так услаждать! Никаких забот не знала бы! Где бы ты не нашла девчонку — у алтаря, в бурьяне, под кустом, — твое счастье! Ведь ей цены нет, никто с ней не сравнится! Эх, старуха, была б я твоим клиентом, я б тебе на шею столько дукатов нацепила, сколько весит эта твоя новая лилия. Так что, старая, твои черные морщины еще разгладятся! Дай бог счастья тебе и моему дому! Пошли скорей, чтоб гости нас не застали, я там комнаты приготовила, а моего пентюха убогого, Жоржа, скоро загоню в его мягкую постель, чтоб не мешал нам дело делать. Пошли, пошли, миленькие мои!

Елуша подхватила свечку и по длинному коридору отвела старуху с девушкой в просторную комнату, где пахло жареным мясом, вином, цветами, свежим бельем и прочими приятными вещами. Тут же она зажгла две большие лампы.

— Вот так, детка! — ущипнула Елуша девушку за щеку, закончив свои труды. — А чего ты такая грустная? Ни одного словечка не промолвила, ты, может, немая? Веселей, веселей! Ты красивая, свежая, здоровая, невинная, как роза, такой же вот должна быть и веселой, радостной! Девичий век короток, промелькнет, как молния, как солнечный луч, когда он из-за туч на миг один пробьется, а то, что потом будет, то уж надолго, кладбищенская тоска, бескрайняя темь, и не поймешь, откуда взялась, когда кончится, куда денется! Не бойся, детка, ничего не бойся! Будь веселой и храброй… Эх, была б я мужчиной! — снова ущипнула Елуша девушку за щеку и убежала вон.