Анте Ковачич - В регистратуре

И заплетающимся языком камердир стал нашептывать школяру Ивице.

— Ты уж вон какой вырос, борода и усы пробились, а мужчиной себя не сознаешь. Дьявол бы все побрал! — Камердир уселся на диван и замолк, попеременно взмахивая то левой, то правой рукой, словно отгоняя назойливых мух.

Ивица побледнел, вскочил, от выпитого вина и следа не осталось.

Камердир больше не разливал вино по стаканам, он прижимал к губам бутылки одну за другой и сладострастно тянул из них, пока окончательно не свалился на диван, наполовину опустошенная бутылка выпала у него из рук, красная пенистая жидкость разлилась по полу.

— Крестьянка! Крестьянка! Жертва? Как же это? Насильно или по своей воле? О, гиены, грязные скоты! Почему же крестьянка? Почему именно она должна стать вашей пищей, чудовища, диких зверей хуже? — взволнованно дышал школяр Ивица.

Вдруг он резко дернулся, словно его ударило молнией, и задрожал всем телом: ему послышалось, что откуда-то донесся стон. Слушай, слушай… Может быть, показалось? Обман слуха? Слушай, слушай… Ну конечно, издалека снова послышался стон и сдавленный крик. Нет, он не ошибся, кричала женщина. Насилие, только насилие!

— Ну, сейчас я тебе покажу, урод проклятый! — скрипнул зубами юноша, в висках стучало, лицо страшно напряглось. Он схватил большую дубину и помчался по темным переходам в коридор, что вел на улицу.

Как только он сюда вбежал, он услышал рыдание и стоны, а когда прижался ухом к двери — отчаянный крик теряющей силы женщины.

— На помощь! На помощь! Есть хоть одна живая душа на свете!

— Замолчи, несчастная! Замолчи! Я тебя задушу! Раньше или позже, все равно покоришься! Ничего не поможет, здесь никто тебя не спасет! Зря царапаешься, зря кусаешься — покорись, моя козочка!

— Ни-ко-гда! — стонала и вопила женщина.

— Стой, стой, скотина! Уродина! Скотина! Сегодня жертва вырвется из твоих лап! — страшным голосом закричал Ивица, изо всех сил налег на дверь, и она распахнулась. Слабый свет висящего под потолком небольшого изящного светильника, создававшего в комнате полумрак, проник в коридор.

Мерзкая картина открылась взору Ивицы. Стол и стулья перевернуты. Бутылки, пустые и полные, разбитые и целые, всякая снедь — мясо, пироги и прочее — валялись на полу. Пролитое здесь и там вино стекало красными ручейками туда, где пол был ниже. Из небольшой баррикады сваленных стульев и других вещей несчастная девушка судорожно выхватила стул и, как умела, отбивалась и оборонялась от распалившегося насильника. Когда внезапно появился спаситель, она тут же в изнеможении отвернулась к стене, сгорая от стыда: насильник изорвал на ней одежду в клочья, так что виднелось голое тело. Сейчас он, как гиена, подкрадывался из-за стульев, готовясь снова наброситься на свою жертву, которая все это время храбро защищалась, то швыряла в него бутылкой, то запускала в него стулом и даже рассекла ему лоб; из ссадины текла бледно-желтая сукровица, но насильник почти не ощутил этой легкой раны и, как вампир, снова и снова бросался на свою жертву.

— Негодяй проклятый! — крикнул юноша, кинулся на урода и принялся отделывать дубиной его жирное тело и толстую кожу.

Урод опешил и оскалил на нежданного врага зубы, как попавший в капкан вепрь, его охватил страх, он затрясся всем телом.

— А ты кто такой, что посмел ворваться в мой тихий, мирный уголок, вмешиваться в мои дела и тревожить меня? Кто ты такой? — забормотал наконец плачущим голосом развратник, хватаясь за те места, куда его достала тяжелая дубина.

— А ты кто, чудовище? Эх, и спрашивать не надо! Я буду лупцевать эту грязную шкуру до тех пор, пока твоя чумная черная душа вон не выйдет! Пока последняя мышца и последняя жила не лопнут в твоем поганом теле! — во весь голос кричал школяр Ивица.

— Убьешь меня, разбойник, грабитель, я предстану перед богом, но найдется и на тебя закон и управа, накинут кровавую петлю на твою жилистую шею! — пронзительно визжал урод, прижимаясь к стенке, потому что дубина молотила его все сильнее и злей. — Удушишь меня, как собаку, в моем собственном доме, бандит, убийца!

— Мудри, мудри, грязный развратник, наконец ты попался в капкан, теперь сполна заплатишь, как никогда еще не платил, насильник проклятый! Главное, спасена честь этой несчастной девочки, ее невинность!

— Какой девочки? — вытаращил глаза сладострастник, отрываясь от стенки, потому что удары стали реже сыпаться на него. — Да это моя служанка!.. Откуда ты, такой удалец, взялся, по какому праву лезешь в мои дела и расчеты? — расхрабрившись, запел человечек, ощупывая синяки и сочащиеся ссадины.

— Лжешь, вампир! — снова загремел Ивица, бросился на него, схватил за горло, повалил, как мешок, на пол, весь в осколках, лужах вина, разбросанных вещах, и снова принялся колотить жирного недоростка. Дубина со свистом опускалась, куда придется, так что у развратника и кожа, и кости трещали.

Девушка все еще стояла лицом к стене, не смея взглянуть на неожиданно переменившуюся сцену. Она дрожала как осиновый лист, сама себе не верила. Все происходящее казалось ей кошмарным, страшным, чудовищным сном, и в этом сне раздавался голос ее спасителя — она когда-то слышала этот голос! Он будил сладкие воспоминания, но она никак не могла понять, чей он. Она робко оглянулась на разгневанного мстителя, на своего херувима… Но у него были усы и бородка… Она повернулась к нему лицом, Ивица глянул, замер, дубина выпала у него из рук, и он со слезами в голосе воскликнул:

— Аница моя! Аница! Сон это или небесное видение? Скажи, ты ли это? Аница! — И он бросился к ней.

— Ивица! Ивица! Ивица! — неистово кричала с громкими рыданиями девушка. — Это я, Ивица, я! Ох, видно, так угодно пресвятой богородице, которой я молюсь день и ночь, чтоб ты стал моим спасителем! Ивица… Ивица, — шептала девушка замирающим голосом, прижимаясь к победителю.

В это мгновенье откуда-то примчалась Елуша, при виде этой странной сцены она замерла на пороге.

— Что такое? Родич, ты что здесь делаешь? Что это значит? Какого тебе рожна надо? Кто все это натворил? Хозяйка я или нет в своем, доме?

— Убирайся, проклятая сводня, вместе со своим уродом! Убирайся и не оскверняй глаз честного человека, не пачкай блудливым своим взглядом этого ангела! Убирайся, говорю, я тебе не наш несчастный камердир! Убирайся, не то так отделаю дубиной твое грешное тело, что кожа на тебе лопнет, как у этой гиены! Вон! — указал юноша на дверь.

— Да кто ты такой, что угрожаешь и запугиваешь меня в моем собственном доме? — пошла Елуша на Ивицу.

— Кто я такой? — скрипнул зубами юноша, схватив дубину. — Думаешь, ты уйдешь отсюда безнаказанной? — И он несколько раз огрел Елушу по спине, она сжала зубы и кулаки, но, видя, что дело нешуточное, подобрала юбки и давай бог ноги! Замешательством воспользовался старый развратник, перебрался через порог и припустил мелкими мягкими шажками вслед за Елушей.