Анте Ковачич - В регистратуре

— Мато Зоркович! — возгласил стряпчий, когда стражники связали мужика. — Вместе с этим вот дружком своим Микулой в имении Л. ты украл восемь индюков.

— Кто? Что? — прохрипел Мато. — Я украл?! Побойтесь бога, с ума вы все посходили, или я свалился с колокольни и не понимаю, что вокруг меня происходит? Я украл? Кто это сказал?

— Приятель твой уважаемый, Микула, — повысил голос стряпчий. — Не виляй и не мудри. Будешь мудрить, наручники быстро научат тебя говорить. Ну-ка, проверим! Подкрутите-ка их как следует.

Стражники взялись за дело. Мужики, стоящие вокруг, содрогнулись. Женщины зарыдали, дети в испуге разбежались, издали наблюдая за этой зловещей и страшной картиной. Дорица потемнела вся, но не плакала. Только крикнула супругу:

— Мато, я не плачу! Это испытание господне, ты не виновен!

— Тихо! Молчать, баба! — взорвался стряпчий.

Взгляд Черного Якова иногда вглядывался в мошеннические глаза Микулы.

— Подкрутите, пощекочите-ка его! — издевался карлик-стряпчий.

— Так крал ты индюков с доблестным своим другом Микулой?

— Никогда! Никогда! Хоть разорвите меня на куски огненными клещами, никогда!

— Пощекочите сильней да крепче! Выбьется из-под ногтей кровь мужицкая, он сразу выблюет тайну своей воровской души, — ожесточенно приказал стряпчий.

— Погоди, барин! Закон твоими устами правит — поступай, как знаешь и дай бог и тебе здоровья, и детям твоим! Но не кличь меня воровскою душою. Бог велик, и, когда он обрушит свой гнев на неправедных, горе им! — отвечал крестьянин, и темная тень легла на его измученное лицо.

— Ишь он мне еще проповедь читает! Крепче прижмите, пусть ноготки треснут!

Из-под ногтей мученика брызнула горячая кровь… Он и не шелохнулся.

— Ну? Теперь признаешься, философ? — в ярости завизжал судейский.

— Никогда! — с презрением ответил крестьянин и повернулся к жене. — Спокойно, жена, божья правда и небо, и землю превозможет.

— Тогда пошли! — тише и неуверенней распорядился стряпчий, и нос его вздернулся сильнее. — Посмотрим, где они индюков запрятали. Не поможет ему упрямая, задубелая башка!

Вор подвел их к стогу сена.

— Здесь ищите! — махнул он рукою.

Стражники стали разбрасывать и ворошить сено и вскоре вытащили дохлых индюков.

— Боже, чем я перед тобой провинился? — завопил Мато. — Чьих это проклятых рук дело? Кому все это понадобилось?

— А теперь прицепите-ка его к почтенному приятелю Микуле, индюков привяжите к их рукам — пусть люди полюбуются на их геройство! И прямо в суд. Пошли!

У Дорицы оборвалось дыхание. Она ухватилась за горло, грудь и рухнула возле стены своего дома.

Мужики и бабы тихо и задумчиво разошлись по домам. Теперь их тоже взяло сомнение; при виде дохлых индюков, обнаруженных в сене, они сокрушенно покачивали головами, каждый думал свое, каждый по-своему толковал и объяснял загадочный случай. Но ни один человек не подошел к несчастной Дорице.

Ни один? Черный Яков оказался тут как тут. Он смочил красавице мокрым платком виски, та приподняла веки и вздохнула.

— Приди в себя, женщина! Несчастье, конечно, но голову терять негоже. Вижу, твой Мато не виноват, наплел на него вор Микула. Твой муж не первый и не последний, кто страдает без вины виноватый да позор на себя принимает. Подымайся, женщина, приди в себя. На бога и на справедливость не надейся. Бог высоко, бог далеко, он заботится о земле и небе, а про людей забывает. Справедливость? Гм… Она часто спит как убитая. А часто и господа ей глаза завязывают, особенно когда перед ней чистый и невинный, они и огреют его так, что мозги из башки брызнут. Пусть жалуется. А кому?.. Ничего, дорогая моя, — вздохнул он после долгой паузы, — ничего, ты меня, главное, слушай. Вставай и пошли со мной! Возвел на него напраслину вор Микула, будто он воровал с ним индюков у нас. Что делать? История эта может протянуться долго, и Мато твоего так и будут бить палками и щекотать наручниками, как только что, аж до Судного дня! Мой господин, владелец имения, человек милостивый и добрый, молодой и приветливый. Ты — слезами да речами, я словечко вверну, и Мато твой уже сегодня будет на свободе, вернется домой с песнями. Приди в себя, соберись с силами, молодуха! Послушайся меня, не пожалеешь!

— Куда идти, добрый человек? К кому? Почему я должна его молить? Мой Мато чист, как солнце небесное! Бога я буду молить и никого больше! — отмахнулась прелестная фея.

— Я думал и ум твой под стать твоей красоте! Ошибся. Кто говорит, что Мато виновен? Но пока справедливость взвесит все на своих шатких весах, ты, гордячка, намыкаешься, досыта наешься черных сухарей, что насушат для тебя беда да злой рок. А послушаешься меня, сегодня же Мато отпустят и оправдают, избавишь его от адских мук, уготованных ему мнимой справедливостью. Два-три слова милостивого моего господина, и Мато окажется дома прежде, чем ты вернешься из имения, — яростно убеждал Черный Яков бедную Дорицу, подзывая соседских баб и мужиков, чтоб и те подтвердили, что он прав, это единственный путь как можно быстрее освободить Мато. Лицо у верного слуги лихорадочно подрагивало. В голове у него уже билась мысль, что придется воспользоваться иным, еще более трудным планом, если с этим получится осечка.

Прелестная фея, понурив голову, кусала себе пальцы; явившиеся на зов Черного Якова мужики и бабы одобряли его совет. И правда, нет другого пути поскорее спасти ее несчастного мужа.

Наконец Дорица согласилась и попросила одного старого крестьянина пойти вместе с ней к хозяину соседнего имения.

Черный Яков спешил, будто за ним гнались черти, шепча про себя:

— Цель достигнута! Ох, лишь бы теперь по дороге не упустить добычу!

Прелестную фею, у которой то запинались ноги от мрачного, неясного предчувствия, то вспыхивала на щеках румянцем надежда, хитрый слуга утешал, клянясь землею и небом, всем, что мог только напридумывать в лживой своей душе. И старик, седой как лунь, кивал спокойно и уверенно.

— Иначе и быть не может! Чтоб чистого да невинного не выпустили еще сегодня на свободу? Мато чужих индюков украл? Бог свидетель: я его с рожденья знаю, каждый день вижу: он червя или муравья на дороге не раздавит, не то чтоб на чужое позариться. Боже, как все меняется на свете: правда — что кривда, а кривда — что правда…

— Она здесь! Прелестная фея в доме! — ворвался Черный Яков в комнату молодого тогда еще Мецената.

— Здесь? — вскочил безнравственный властелин, кровь ударила ему в голову, в груди перехватило дыхание. — Ну, проклятый мошенник, если врешь, ремней нарежу с твоей грязной спины!

— Да, она под этим почтенным кровом, ваша милость! А верный слуга ваш скорее в сырую землю ляжет, чем солжет своему господину!