Эжен Сю - Зависть

- И ты еще не знаешь всего, - заметил Фредерик, прерывая свою мать. - Ты не знаешь, как ты обязана нашему доброму гению, который горе сумел превратить в радость.

- Что ты говоришь, дитя мое?

- Фредерик! - воскликнул Давид с упреком, так как угадал намерение юноши.

- Мой друг, сегодня день признания в старых недомолвках, и я вижу свою мать такой счастливой, что…

И он спросил:

- Не правда ли, мама, ты счастлива?

Мари пылко обняла сына.

- Видите, мой друг, мама счастлива, и прошедшая опасность не сможет опечалить ее. Тем более, когда она узнает все, она станет любить и благословлять вас еще больше.

- Фредерик, еще раз заклинаю…,

- Друг мой, до этого только один довод заставлял меня утаивать этот секрет от мамы - боязнь ее рассердить.

- Ради Бога, сынок, объяснилось! - встревожилась Мари.

- Хорошо, мама. Помнишь то ночное прощание. Так вот, оно не было сном.

- Как? Ты приходил?…

- Сказать тебе «прощай».

- Боже мой! Что же ты хотел сделать?

- Я хотел покончить с собой.

Мари испустила крик, ужаса и вся побелела.

- Фредерик, вот видите… Какая неосторожность! - крикнул Давид.

- Нет, месье Давид, - Мари вынужденно улыбнулась. - Я проявила нелепую слабость. Разве мой сын не здесь, не в моих объятиях?

И, сказав это, мать прижала его к груди.

- Вот я тебя держу, - сказала она дрожащим голосом, - теперь я больше не боюсь и могу выслушать все.

- Мама, терзаемый завистью, преследуемый угрызениями совести, которые пробуждал во мне твой голос, я убежал от месье Давида. Он бросился за мной и настиг, когда я кинулся в Луару и стал тонуть…

- Несчастный! Без него ты погиб бы…

- Да. Он видел, что я тону. Я позвал тебя, мама, словно ты могла мне помочь. Он прыгнул в воду и…

Фредерика перебила Маргарита. Старая служанка на этот раз не улыбалась, а была встревожена и расстроена. Подойдя к хозяйке, она негромко сказала:

- Мадам, мадам, приехал месье Бастьен!

Слова Маргариты, объявившей о прибытии Жака Бастьена в тот момент, когда Мари узнала, что обязана Давиду не только моральным исцелением, но и спасением жизни своего сына, привели молодую женщину в полное ошеломление. Она осталась немой и неподвижной, словно сраженная нежданным ударом, ибо из-за утренних событий она совсем забыла о письме мужа.

Фредерик со своей стороны ощутил грустное изумление. Благодаря сдержанности своей матери он не догадывался, до какой степени отец вел себя несправедливо и жестоко по отношению к ней. Но некоторые домашние сцены, в которых проявлялась грубая натура Жака Бастьена, суровость, к которой он прибегал для поддержания отцовского авторитета во время своих редких приездов на ферму - все это внесло в отношения отца и сына крайнюю холодность. Давиду приезд хозяина тоже внушал опасения. Он решил делать этому человеку всевозможные уступки, унижаясь перед ним, чтобы ничем не вызывать его гнева, однако ему тяжело было думать о том, что его отношения с Фредериком и Мари всецело будут зависеть от каприза Жака Бастьена.

Маргарита не намного опередила его. Давид, Мари и ее сын еще находились под впечатлением внезапного сообщения и терялись в невеселых мыслях, когда Жак вошел в комнату для занятий в сопровождении своего кума Бриду, бывшего судебным исполнителем в Пон-Бриллане.

Жак Бастьен, как мы уже говорили, представлял собой грузного гиганта. Его крупная голова, покрытая гривой спутанных рыжих волос, была едва отделена от могучих плеч широкой бычьей шеей. Щеки его были румяными и гладко выбритыми. На лице выделялся крупный нос, толстогубый большой рот с белыми зубами и маленькие блестящие глаза. Они глядели одновременно хитро, подозрительно и зло. Голубая блуза, которую он, по своему обыкновению, надевал под редингот, облегала его выступающий, как у Фальстафа, живот. Его теплые бархатные панталоны были заправлены в сапоги, нечищеные уже несколько дней. В одной из своих могучих, но коротких рук он держал палку, которая висела на ремешке, обхватывавшем его запястье. Это было какое-то подобие мастодонта, а не человек.

Его кум Бриду, облаченный в поношенный черный сюртук, был невысокого роста, лицо его усеивали веснушки. У него был лукавый взгляд, тонкие губы и выступающие скулы, и весь он удивительно напоминал хорька.

При виде Жака Бастьена Давид вздрогнул от жалости и горя. Он подумал, что Мари навсегда прикована к этому человеку, который, возможно, скоро перестанет проявлять великодушие и будет все время находиться на ферме.

Жак Бастьен и Бриду вошли в комнату, не поздоровавшись. Первыми словами, которые, нахмурившись, грубо произнес хозяин дома, обращаясь к шагнувшей навстречу жене, были следующие:

- Кто осмелился распорядиться вырубить мой ельник?

- Какой ельник, месье? - спросила Мари, не слишком понимая, что она говорит - до такой степени ошеломил ее приезд мужа.

- Что значит «какой?» - возмутился Жак Бастьен. - Мой ельник вдоль дороги. Разве я говорю по-турецки? Проезжая мимо, я увидел, что вырублено с краю около тысячи деревьев. Такие прекрасные ели! Я упрашиваю, кто продал их без моего разрешения?

- Они не были проданы, месье, - проговорила Мари, обретя самообладание.

- Если их не продали, то почему же их срубили? Кто велел это сделать?

- Я, месье.

- Вы?!

Изумленный Жак Бастьен на минуту умолк, потом произнес:

- Ага, это вы… Еще один пример. Что ты скажешь, Бриду?

- Надо посмотреть, сколько вырублено.

- Конечно, я посмотрю. А ради чего, мадам, вы распорядились вырубить столько прекрасных деревьев? Что за нужда у вас возникла в деньгах?

- Месье, я полагаю, что лучше нам говорить о делах, когда мы останемся одни. Вы, наверное, не заметили, что здесь находится месье Давид - новый воспитатель моего сына? - И мадам Бастьен указала на Давида, который держался на расстоянии.

Жак Бастьен повернулся и, смерив взглядом склонившегося мужчину, грубо сказал:

- Месье, я хочу поговорить с женой.

Давид поклонился и вышел. Фредерик последовал за ним, оскорбленный приемом, оказанным его другу.

- Ну, мадам, щелкопер-латинист ушел. Что вы мне ответите, наконец?

- Только когда мы будем одни.

- Если я мешаю, то удалюсь, - Бриду сделал шаг к двери.

- Эй, Бриду, ты смеешься? Я хочу, чтобы ты остался здесь! - приказал Бастьен и вновь повернулся к жене:

- Кум знает мои дела не хуже меня. Итак, поскольку мы говорим о делах (а ельник дело, и немалое), то Бриду останется.

- Хорошо, месье. Тогда я скажу в присутствии месье Бриду: я сочла своим долгом вырубить эти ели, чтобы дать возможность несчастным из Валя восстановить свои жилища, разрушенные наводнением.

Для Жака Бастьена это была такая непостижимая вещь, что он наивно спросил судебного исполнителя: