Эжен Сю - Зависть

- Вы забыли месье Давида, - ответила Мари.

Тогда Жак обратился к воспитателю:

- Месье, я не знаю, на каких условиях вас наняла моя жена. Что касается меня, то я здесь хозяин и не люблю, когда за столом сидят посторонние люди. Таков мой характер.

При этой новой грубости спокойствие Давида не поколебалось. Оскорбление вызвало на его лице краску, но он поклонился и, ни слова не говоря, направился к двери.

Фредерик вспыхнул от негодования и обиды, вызванной оскорблением, нанесенным достоинству его друга, хотел было следовать за ним, но умоляющий взгляд Давида остановил юношу.

В этот момент Мари обратилась к Давиду:

- Месье Давид, мой муж вынужден на несколько дней воспользоваться вашей комнатой, поэтому вам придется переселиться пока к старому Андре. К несчастью, у нас нет лишней комнаты.

- Нет ничего проще, мадам, - Давид улыбнулся, - Я мало бываю в доме. Я здесь недавно и должен уступить комнату.

Давид снова поклонился и вышел из столовой.

После ухода наставника Бастьен, не дав себе труда понять допущенную им бестактность, уселся за стол, так как несмотря на раздражение, испытываемое к жене и сыну, он сильно проголодался.

Все заняли места. Справа от Жака сел Бриду, слева Фредерик, а мадам Бастьен оказалась напротив него.

Тревоги молодой женщины только изменили направление, но отнюдь не кончились: Жак неминуемо должен был заметить исчезновение серебра.

Досадный случай еще более ускорил это разоблачение: Бастьен, подняв крышку супницы, хотел вдохнуть аромат щей, которые он заказывал, но, видя, что ожидания его обмануты, он яростно воскликнул, глядя на жену:

- А где щи? Я же писал вам, что хочу их съесть. Может быть, нет и баранины с чесноком?

- Не знаю, месье, я забыла…

- Проклятье! Довольно, женщина! - завопил разъяренный Жак, бросив крышку на стол с такой силой, что она разбилась.

При грубом крике отца Фредерик выдал свое негодование резким движением.

Мари нашла под столом руку сына и крепко сжала ее, призывая юношу к сдержанности, возмущенный вид которого не ускользнул от Жака.

Смерив его взглядом, отец повернулся к Бриду:

- Ну что же, кум, придется довольствоваться этой бурдой.

- Пообедаем, чем Бог послал, старик, - откликнулся судебный исполнитель. - Хе-хе, известное дело…

- По крайней мере, отведаем перед едой нашего благословенного, - сказал Жак. И налил Бриду красного вина, после чего перелил себе больше половины еще оставшейся в бутылке жидкости. А в его стакан входила целая пинта.

Геркулес осушил его одним махом. Затем, приготовившись есть суп, он взял в руку ложку, очень изящную и начищенную до блеска.

- Какого дьявола мне положили эту ложку? - спросил он Мари.

- Не знаю, месье, - ответила молодая женщина, опуская глаза и дрожа от страха.

- Почему нет на столе большой серебряной ложки, как обычно? - продолжал Жак. - Не потому ли, что мой кум обедает у нас? - И он резко добавил, обращаясь к сыну: - Достань из буфета серебряную ложку.

- Это бесполезно, отец, - решительно ответил юноша, видя терзания матери и желая обратить ярость своего отца на себя. - Большой серебряной ложки, как и прочих серебряных приборов, больше нет в доме.

- Что? - Жак привстал от изумления.

Не веря своим ушам, он схватил столовый прибор, стоявший перед ним, повертел его перед глазами и, убедившись в правдивости слов сына, с минуту оставался неподвижным.

Фредерик и Мари обменялись взглядами в этот критический момент. Молодой человек, верный своей мысли отвлечь гнев отца на себя, твердо произнес:

- Это я, отец, не предупредив свою мать, продал серебро, чтобы…

- Месье! - воскликнула Мари, обращаясь к Жаку, - не верьте Фредерику, - это я, я одна продала серебро.

Несмотря на такое признание своей жены, Жак Бастьен не мог еще поверить тому, что он услышал - настолько это казалось ему невероятным.

Сам Бриду на этот раз, по-видимому, разделял ошеломление своего друга. Он первым прервал молчание, сказав Жаку:

- Гм, старик. Это совсем другое дело, чем продажа твоих елей.

Молодая женщина ждала страшного взрыва ярости. Его не последовало.

Жак оставался немым и неподвижным. Он долго размышлял, его широкое лицо покраснело. Он выпил одним махом два больших стакана вина, облокотился на стол и, подперев ладонью левой руки подбородок, конвульсивно барабанил по столу.

Устремив на жену из-под зловеще нахмуренных бровей взгляд своих блестящих маленьких глаз, он вымолвил, наконец, с кажущимся спокойствием:

- Вы сказали, что серебро…

- Месье…

- Ну, говорите же. Вы видите, я спокоен.

Фредерик, подстегнутый инстинктивным побуждением, вскочил и встал рядом с матерью, словно для того, чтобы ее защитить, так как спокойствие отца было пугающим.

- Дитя мое, сядь, - сказала Мари нежным голосом. Фредерик вновь уселся на свое место.

Это новое движение было замечено Бастьеном, который удовольствовался тем, что повторил жене, барабаня пальцами по щеке;

- Вы сказали, мадам, что мое серебро?…

- Я продала ваше серебро, - ответила Мари твердым голосом.

- Вы его продали?

- Да.

- А… кому?

- Серебряных дел мастеру в Пон-Бриллане.

- А как его зовут.

- Я не знаю, месье.

- Правда?

- Это не я продавала серебро.

- А кто же?

- Неважно, месье. Оно продано.

- Это верно, - ответил Бастьен, снова опустошая стакан. - Но почему же вы продали серебро, которое, если угодно, принадлежало мне, мне одному?

- Друг мой, - шепнул Бриду Жаку, - ты меня пугаешь. Сердись, кричи, бушуй, мне это больше нравится, чем видеть тебя спокойным. Твое лицо белое, как простыня, и на нем выступил пот.

Бастьен ничего не ответил приятелю и продолжал допрос.

- Итак, вы продали мое серебро, мадам, чтобы купить… что?

- Я умоляла вас прислать мне немного денег для оказания помощи жертвам наводнения.

- Наводнение! - протянул Жак, взрываясь смехом. - Известная песня - наводнение!

- Я не прибавлю больше ни слова на эту тему, - заявила Мари твердым и решительным голосом.

Продолжительное молчание последовало за этой беседой.

Очевидно, Жак делал сверхчеловеческие усилия, чтобы сдержать свою ярость.

Он даже вышел из-за стола и подошел к окну, которое открыл, несмотря на резкий ветер, чтобы освежить лицо. Зловещие мысли роились в его голове, но он не хотел пока обнаруживать их.

Снова сел за стол, Жак бросил на Мари странный взгляд и сказал с оттенком жестокого удовлетворения:

- Если бы вы знали, как я рад, что вы продали мое серебро!

Вы оказали мне настоящую услугу.

Хотя двусмысленность этих слов причинила беспокойство Мари и она была встревожена непонятным поведением мужа, все же она испытала минутное облегчение. Она сначала боялась, что Бастьен, уступив грубой неистовости своего характера, мог обрушиться на нее с оскорблениями и угрозами в присутствии сына. А тот мог вмешаться, чтобы защитить мать.