Эжен Сю - Зависть

- В самом деле, мне это больше по душе. Идите вперед, мадам.

Мадам Бастьен, сердце которой сильно билось, поставила лампу на камин в комнате для занятий и сказала своему мужу:

- Что вам угодно, месье?

Жак дошел до той степени опьянения, которая доводит до безрассудства даже людей довольно ясного ума и делает их волю непреклонной и упрямой.

Он не сразу ответил на вопрос Мари и ей пришлось повторить.

- Месье, позвольте узнать, что вам от меня нужно?

Жак, засунув руки в карманы своей блузы, высился перед женой. Глядя на нее, он то мрачно хмурил брови, то саркастически улыбался. Наконец, он обратился к Мари неверным голосом, так как сильное опьянение, в котором он находился, затрудняло его речь и принуждало к частым паузам:

- Мадам, мы женаты около семнадцати лет, не так ли?

- Да.

- Что хорошего вы сделали для меня?

- Но…

- По-настоящему вы были моей женой только один раз.

Мари, зардевшись от стыда и негодования, сделала шаг, чтобы уйти.

Бастьен загородил ей дорогу и сказал, повысив голос:

- Оставайтесь здесь!

- Тише, Жак, - попросила несчастная женщина, чьи опасения возобновились, так как Давид и Фредерик могли быть разбужены и привлечены в комнату шумом ссоры. Итак, ожидая новых оскорблений и заранее приготовившись их вынести, она дрожащим голосом попросила Жака:

- Сжальтесь, месье, не говорите так громко. Нас могут услышать. Я останусь, какой бы тягостной не казалась мне эта беседа.

- Я вам говорю, что вы не сделали мне ничего хорошего за все это время, что мы женаты. Служанка за плату в двадцать экю содержала бы мой дом лучше, чем вы, и с меньшими расходами.

- Может быть, - сказала Мари с горькой улыбкой, - эта служанка не воспитала бы так вашего сына.

- В ненависти к его отцу?

- Месье…

- Довольно, я все видел этим вечером. Если бы вы не удерживали его, шалопай возмутился бы против меня и стал на вашу сторону. Все просто - он не одинок. Когда я прибыл в свой дом, каждый сказал себе: «Вот враг, ненавистный человек, людоед!» Что же, я стану людоедом, это как раз по мне…

- Вы ошибаетесь, я всегда воспитывала вашего сына в уважении к вам. Только недавно…

- Довольно! - закричал Геркулес, прервав жену, и продолжал свою мысль с настойчивостью пьяного, сосредоточившего на своей идее весь проблеск разума, еще остававшегося в его мозгу.

- Итак, я говорю, что со времени нашей свадьбы вы ничем не заслужили мое расположение. Вы сделали из моего сына ветрогона, которому требуются воспитатели и увеселительные путешествия, и который, кроме того, ненавидит меня. Вы сплавили мое серебро и деревья. Вы обокрали меня.

- Перестаньте! - воскликнула возмущенная Мари.

- Вы меня обокрали, - повторил гигант таким громким голосом, что молодая мать, умоляюще сложив руки, прошептала:

- О, ради Бога, месье, не так громко, не так громко!

- Итак, вот уже семнадцать лет вы не приносите мне никакой пользы или же причиняете ущерб. Больше это продолжаться не может.

- Что вы имеете в виду?

- С меня довольно.

- Но…

- Я слишком долго терпел. Больше не хочу.

- Я вас не понимаю, месье.

- Нет? Ну так вот: когда мне мешает какая-нибудь вещь, я избавляюсь от нее по возможности быстро.

Несмотря на его возбужденное состояние, мадам Бастьен ни на минуту не допускала мысли, что муж решит ее убить. Пытаясь угадать под мрачной маской его замысел, она сказала;

- Если я хорошо вас поняла, месье, вы хотите избавиться от тех, кто вам мешает или вызывает ваше неудовольствие?

- Верно! Поскольку мне надоело ваше подстрекательство сына, я отделаюсь от него.

- Отделаетесь? Но что вы говорите?

- Успокойтесь. Бриду возьмет его. Он увезет Фредерика завтра вечером после нашего возвращения из Блемура…

- Вы говорите, месье, что месье Бриду возьмет моего сына. Соблаговолите мне объяснить…

- Он возьмет на жалованье этот переменчивый ручеек, и ваш Бенжамен, который всеми своими замашками удался не в меня, будет накормлен, обстиран и сверх того станет получать 600 франков в восемнадцать лет, если Бриду окажется им доволен. А я от него избавлюсь.

- Никто не распорядится будущим моего сына без моего согласия.

- Что? - глухо прорычал Жак.

- О, месье, даже если вы меня убьете на месте, я буду повторять то же самое.

- Что? - повторил снова колосс еще более страшным голосом.

- Я говорю, что мой сын не расстанется со мной. Он продолжит свои занятия под руководством нового воспитателя. Я вас познакомлю, если желаете, с моими планами относительно Фредерика.

- Ах, вот как! - закричал гигант, разъяренный сопротивлением жены. - Хорошо же! Завтра я возьму этого латинского щелкопера за плечи и выставлю за дверь своего дома. Это еще один человек, который мне мешает и от которого я избавлюсь. Что же касается вас…

- Какова же будет моя участь, сударь?

- Вы освободите дом, как и другие.

- Что вы говорите?

- Когда с меня довольно и мне слишком досаждает кто-то или что-то, я отделываюсь от нежелательного предмета.

- Итак, сударь, вы меня прогоняете?

- И скоро! За семнадцать лет вы не сделали мне ничего полезного, вы настроили сына против меня, вырубили мои деревья, украли мое серебро. Это мне надоело, и я решил положить конец. Но минутку, где ваши драгоценности?

- Мои драгоценности? - опросила ошеломленная Мари.

- Да, ваши драгоценности. Они стоят около тысячи франков. Сходите за ними и принесите их мне. Это компенсирует проданное вами серебро.

- Драгоценностей, Жак, у меня больше нет.

- Как так?

- Я их продала,

- Что вы сказали? - закричал он, побелев от гнева. - Вы, вы их…

- Продала, месье, как и серебро и по той же причине.

- Вы лжете! - закричал гигант громовым голосом.

- О, тише, месье, тише, умоляю вас.

- Вы спрятали свои драгоценности, чтобы не отдавать их мне, - он посинел от бешенства и шагнул к жене, сжав кулаки. - Вы - двойная воровка.

- Помилосердствуйте, месье, не кричите так, - не выдержала Мари, уже думая не об оскорблениях, а о том, что Фредерик и Давид проснутся от крика месье Бастьена.

В самом деле, в ярости от того, что не сможет завладеть драгоценностями жены, чтобы возместить потерю серебра, мысль о котором занимала его весь вечер, Жак больше не помнил себя; под воздействием гнева и опьянения он впал в дикое возбуждение и закричал:

- А, вы спрятали свои драгоценности? Хорошо же! Так я прогоню вас не завтра, а сейчас.

- Сударь, это жестокое издевательство, - ответила измученная Мари. - Я хочу вернуться к себе. Надвигается ночь, я замерзла. Завтра мы поговорим серьезно, когда вы обретете хладнокровие.

- Поскольку сейчас я пьян, да?

- До завтра, сударь, позвольте мне уйти.

Жак, страшный от гнева, ненависти, опьянения, шагнул к жене и показал на темный коридор, ведущий к наружной двери: