Эжен Сю - Зависть

- Уходите из моего дома. Я вас выгоняю, двойная воровка!

Мари не могла поверить, что Жак говорит серьезно. Она старалась закончить поскорее эту тягостную беседу и избежать вмешательства Давида и своего сына. Она повторила, обращаясь к мужу самым ласковым тоном, чтобы успокоить его:

- Месье, умоляю вас, вернитесь к себе и дайте мне отдохнуть. Я вам повторяю, что завтра…

- Гром небесный! - закричал Жак, выйдя из себя. - Я велел вам убираться вон из моего дома, а не идти к себе. Или вас надо вытолкнуть за дверь?

- Убираться из дома? - испугалась Мари, которая по выражению тупой злобы на лице Жака поняла, наконец, что он говорит совершенно серьезно. Это дико, глупо. Но как растрогать такого негодяя, к тому же еще возбужденного вином? - Мне убираться из дома? - повторила Мари с ужасом, - но, месье, вы не думаете, что на дворе холод, ночь.

- Какое мне до этого дело?

- Месье, я заклинаю вас, придите в себя. Боже мой, час ночи. Куда я могу пойти?

- Вон!

- Но…

- Раз… Уйдешь ты, воровка?

- Одно слово…

Колосс шагнул к жене:

- Два.

Еще шаг.

- Ради Бога, выслушайте меня.

- Три!

И Бастьен вытянул руки, чтобы схватить жену.

Что могла сделать несчастная? Кричать, звать на помощь?

Фредерик и Давид проснутся, прибегут на ее зов, а для Мари было еще нечто страшное, чем это подлое и дикое изгнание: стыд, ужасная мысль о том, что она увидит сына, дерущегося с отцом, который хочет выгнать полураздетую мать за дверь дома. Ее достоинство женщины, матери, возмутилось при этой мысли и особенно ее пугало то, что отчаянная борьба между отцом и сыном могла закончиться убийством.

Она знала, что Фредерик не остановится перед крайностью, чтобы защитить мать от позорного изгнания.

Мари смирилась, наконец, и когда Жак Бастьен попытался ее вытолкнуть, ответила дрожащим голосом:

- Да, да, я сейчас уйду, только не шумите, умоляю вас…

Тогда, совсем растерянная, протянув с мольбой руки к Жаку, который угрожающе наступал на нее, показывая жестом на входную дверь, она, пятясь, дошла до полутемного конца коридора.

Бастьен открыл дверь.

Порыв ледяного ветра ворвался снаружи.

Во дворе было темно, и снег падал крупными хлопьями.

- О, ужас, какая ночь! - пробормотала Мари и ужаснулась. Она хотела повернуть назад. - Сжальтесь, месье.

- Спокойной ночи, - злобно усмехнулся негодяй и вытолкнул жену за порог.

Затем он задвинул двери и захлопнул засовы.

Мари, с непокрытой головой, одетая только в ночной пеньюар, почувствовала, что ее ноги погружаются в толстый слой снега, нанесенного в сени.

Луч надежды блеснул в мыслях молодой женщины. Несколько мгновений ей казалось, что муж злобно пошутил, но она услышала, как его шаги медленно удаляются от двери.

Скоро он вернулся в свою комнату - Мари увидела свет, просачивающийся сквозь занавески.

Мадам Бастьен, заледеневшая от резкого и пронзительного ветра, почувствовала дрожь. Зубы начали стучать от холода. Она хотела добраться до конюшни, находившейся поблизости, но к несчастью, садовая калитка была заперта, и мадам Бастьен не могла добраться ни до конюшни, ни до еще какого-нибудь строения.

Три окна выходили в сад, где она замерзала. Два из них относились к комнате мужа, а третье - к столовой, которая оказалась пуста.

Мари не у кого было просить помощи.

Она совсем пала духом. Вернувшись в холодные сени, растерла руки снегом и замерзшая, уже окоченевшая от холода, села на каменную, ступеньку, едва прикрытую навесом.

Жак Бастьен после того, как жестоко выгнал свою жену, вернулся, пошатываясь, к себе и, не раздеваясь, бросился в постель. Он глубоко заснул.

В три часа ночи, в то самое время, когда он дал приказ разбудить себя, Маргарита пошла к своему хозяину и нашла его спящим. Ей стоило больших трудов разбудить его и объявить, что Андре запряг лошадь в одноколку.

Жак, еще одурманенный сном и винными парами, туманившими его мозг, встряхнулся как дикий зверь, провел ладонью по своей густой шевелюре, натянул поверх одежды балахон из козьих шкур, прочистил горло стаканом вина и послал Маргариту уведомить Бриду о том, что все готово к отъезду.

Голова у Бастьена была тяжелой, мысли путались… Он почти ничего не помнил о ночном происшествии с женой и упорно боролся с желанием спать. В ожидании своего компаньона он присел на край кровати и уже начинал дремать, когда вошел Бриду.

- Пойдем, Жак, пойдем, - сказал он, - у тебя совсем отупелый вид. Встряхнись же!

- Сейчас, сейчас, - ответил Бастьен, встав на ноги и протирая глаза, - у меня голова болит и будто песок в глазах. На свежем воздухе я взбодрюсь. Ну, выпьем капельку на дорогу, отсюда четыре лье до Блемура.

- За твое здоровье, старик, - поднял рюмку Бриду, наполняя ее водкой. - Ты что, не выпьешь со мной?

- Можно, это меня разбудит, так как мои мысли путаются.

Выпив еще водки, которая, вместо того, чтобы прояснить его мысли, сделала их еще более смутными, Бастьен последовал за Бриду и пройдя через коридор открыл дверь в которую два часа назад выгнал жену.

Мари уже покинула сени, где она сначала укрылась.

Снег уже не падал.

На небе сияла луна. Мороз крепчал. Жак был вдвойне чувствителен к нему, так как он выпил два больших стакана водки. Выйдя из сеней и все еще лишенный способности соображать, он пошел прямо через лужайку, вместо того чтобы идти по аллейке к выходу из сада.

Бриду заметил рассеянность приятеля:

- Жак, куда тебя несет?

- И впрямь, - ответил тот, резко останавливаясь и качнувшись туловищем назад. - Правда, старик, я сам не знаю, что делаю, у меня совершенное отупение - я иду направо, когда надо идти налево. Этот холод изрядно пощипывает!

- Еще бы! - поежился Бриду, - на мне теплый шарф, плащ, и я мерзну.

- Эх ты, мерзляк!

- Да, тебе легко говорить!

- Хорошо, хочешь мою шкуру?

- Шкуру?

- Ну да, козью шкуру, болван!

- А ты, Жак?

- Возьми ее. Когда мы залезем в экипаж, тепло меня разморит, и я против воли засну.

- Тогда я согласен ее забрать. Но если ты заснешь, то экипаж может перевернуться.

- На, бери, - Жак протянул куму теплую шкуру, в которую последний поспешно облачился. - Кажется, я начинаю приходить в себя. Тем лучше.

И месье Бастьен более уверенной поступью дошел до садовой калитки, которую открыл Андре. Старик держал под уздцы коня, запряженного в одноколку.

Жак первым поднялся в экипаж. Бриду, запутавшийся в козьих шкурах, замешкался на подножке.

- Будьте осторожны, хозяин, - предупредил Андре, введенный в заблуждение козьим мехом и думавший, что обращается к месье Бастьену.

- Жак, да этот тулуп все равно, что львиная шкура, - шепнул Бриду. - Твой слуга ошибся, приняв меня за тебя.

Бастьен, разум которого был все еще затуманен, устроился на облучке и взял в руки вожжи.