Эжен Сю - Зависть

- Старая дорога на Блемур сейчас удобна для проезда - спросил он у Андре.

- Старая дорога? По ней нельзя проехать.

- Почему?

- Потому что наводнение всю ее изрыло рвами и канавами, не считая того, что крутой берег пруда Брюле был размыт, и в этом месте дорога все еще затоплена на глубину шести футов.

- Это печально: она была кратчайшей на Блемур, - ответил Бастьен и так яростно хлестнул коня, что тот пустился галопом.

- Потише, Жак, - закричал Бриду, обеспокоенный состоянием, в котором находился его приятель, - Дороги плохие, мы можем опрокинуться…

Жак, будь внимательнее. Эй, ты что, разве не видишь, что впереди яма?

Оставим Бриду в растерянности и тревоге и вернемся на ферму.

Мы уже сказали, что Мари не удалось добраться через садовую калитку до конюшни, и она вернулась в сени и съежилась в углу.

Первые полчаса холод причинял ей сильные страдания. Началось онемение тела, сперва болезненное, потом сменившееся полной бесчувственностью. То было пагубное, непреодолимое оцепенение, которое при подобных обстоятельствах зачастую является переходной ступенью к смерти.

Мари, мужественно сохранявшая первое время присутствие духа, пыталась найти средство спастись от опасности, в которой она очутилась. Она твердила себе, что к трем часам утра в доме неминуемо начнется какое-то движение, вызванное отъездом месье Бастьена. Ведь он предупредил служанку, что отправится в дорогу с восходом луны.

Итак, уедет он или нет, молодая женщина рассчитывала воспользоваться хождением Маргариты по дому и достучаться до неё во входную дверь или в ставни столовой. С ее помощью она надеялась попасть в свою комнату.

Но страшное воздействие холода, с быстротой, которую не предполагала бедная женщина, леденило не только ее тело, но и мысли.

Через полчаса она впала в дремотное состояние, из которого порой вырывалась на несколько мгновений усилиями воли, но потом вновь засыпала еще крепче.

Около трех часов между ставнями и занавесками в доме замелькал свет. Маргарита несколько раз прошлась по коридору, ее шаги послышались за входной дверью.

Мари, погруженная в захватившее ее оцепенение, ничего не видела и не слышала!

К счастью, в один из редких проблесков сознания, когда она вдруг очнулась от своей гибельной дремоты, она вздрогнула от голоса Бастьена - тот, громко разговаривая с Бриду, открывал дверные засовы, собираясь выходить.

Услышав голос мужа, молодая женщина почти нечеловеческим усилием воли стряхнула с себя оцепенение, встала, и, согнувшись в три погибели под ледяным ветром, покинула сени, где она ютилась, и спряталась за косяком дома, увитым плющом, как раз в тот момент, когда вышли Бастьен и Бриду.

Скоро они удалились через садовую калитку, где их ждал Андре с приготовленным к дороге экипажем.

Мари, видя, что двое мужчин удалились, проскользнула в дом и вернулась в свою комнату, не будучи никем замеченной. Но едва она позвонила, чтобы вызвать Маргариту, как силы оставили ее, и она рухнула на пол почти без чувств.

Служанка, прибежавшая в комнату Мари, нашла ее распростертой на полу и испуганно склонилась над ней:

- Великий Боже, что случилось, мадам?

- Тише, - сказала молодая женщина слабым голосом. - Не разбудите моего сына. Помогите мне добраться до кровати.

- Ох, мадам, - сказала Маргарита, поддерживая ее и ведя к постели, - вы дрожите, вы просто заледенели.

- Ночью мне стало плохо, - ответила Мари слабеющим голосом, - я хотела встать, чтобы вам позвонить - у меня не было сил, только сейчас я смогла дотащиться до камина и позвать вас… и упала.

Мари не договорила. Ее зубы лязгнули, голова запрокинулась назад, и она лишилась чувств.

Маргарита, испуганная и совсем потерявшая голову, бросилась в комнату Фредерика:

- Месье, месье, вставайте? Вашей матушке плохо!

Затем, вернувшись к Мари, служанка стала возле нее на колени, повторяя:

- Боже мой! Что делать? Что же делать?

Через несколько минут появился Фредерик, наспех натянувший на себя домашнее платье.

Можно понять состояние юноши, когда он увидел свою мать бледной и безжизненной, время от времени сотрясаемой конвульсивной дрожью.

- Мама? - крикнул Фредерик, становясь на колени возле ее изголовья, - Что с тобой, мама? Ответь мне…

- Ох, месье Фредерик, мадам без сознания, - зарыдала служанка. - Что же делать?

- Маргарита, скорее разбудите месье Давида, - велел ей Фредерик.

Пока он в страхе и волнении пытался привести мать в чувство, Маргарита поднялась в мансарду, где находилась комната Андре, в которую временно переселился Давид.

Торопливо одевшись, он открыл на стук Маргариты.

- Что произошло?

- О, месье Давид, большое несчастье… мадам…

- Ну, договаривайте.

- Ночью ей сделалось плохо, она встала мне позвонить, силы изменили ей, и она упала посреди комнаты, где долго оставалась на холодном полу. Когда я вошла к ней и помогала перебраться на кровать, она была просто ледяная…

- В такую ночь, это ужасно? воскликнул Давид, бледнея. - А как она себя чувствует сейчас?

- Ах, месье, Давид, она без сознания. Фредерик стоит около постели на коленях, он плачет, зовет ее. Она ничего не слышит. Он мне велел бежать за вами, потому что мы совершенно растерялись и не знаем, что делать.

- Надо, чтобы Андре запряг лошадь и скорее поехал в город за доктором Дюфуром. Идите, идите же, Маргарита!

- Ох, сударь, это невозможно.

- Почему же?

- Хозяин сегодня в три часа ночи уехал с гостем. Он велел запрячь в экипаж единственного коня, а Андре стар, и как бы он ни торопился, я не знаю, сколько времени ему понадобится, чтобы пройти два лье, - таково расстояние отсюда до города.

- Я пойду, - сказал Давид со спокойствием, плохо сочетавшимся с его искаженным лицом.

- Вы, месье Давид? Вы пойдете в Пон-Бриллан пешком в такую холодную ночь?

- Через час доктор Дюфур будет здесь, - заявил Давид, одевшись для ночного похода. - Скажите это Фредерику, чтобы успокоить его. В ожидании моего возвращения было бы хорошо дать мадам Бастьен несколько чашек горячего чая. Постарайтесь согреть ее. Тщательно укройте, разожгите большой огонь в камине. Ну, мужайтесь, Маргарита. - Он взял шапку и добавил: - Передайте Фредерику, что через час месье Дюфур будет здесь.

Проводив Давида до ограды сада, Маргарита вернулась в сени, где она оставила лампу.

Наклонившись за ней, служанка увидела наполовину занесенный снегом шейный платок оранжевого цвета, принадлежавший мадам Бастьен, и совсем рядом ее комнатную туфлю, уже затвердевшую на морозе.

Удивляясь все больше и больше и спрашивая себя, как могли очутиться здесь эти вещи, очевидно, оброненные ее хозяйкой, Маргарита, пораженная внезапной мыслью, подняла платок и туфлю. Затем с помощью лампы оглядела вымощенный коридор.